Последний снаряд

А теперь прозревшие дома заливали улицы золотыми лучами света из каждого дома. Ведь окон этих в Москве миллионы. И все люди вышли на улицы. В ту ночь Победы никому не сиделось дома.

А как чудесно было утром! Бледнели звезды и луна, но зато далекое небо окрашивалось золотом и пурпуром восхода — каким-то особенным розовым огнем. Так было в свежий и легкий утренний час, когда люди еще не проснулись, но просыпается небо и земля. А ведь к тому утру многие люди и не ложились спать. Они встретили восход солнца песнями, музыкой, они хлопали в ладоши и танцевали. Раздобыв какой-нибудь красный флаг, вывешенный у ворот дома, поднимали его высоко над головой и шли шумно-радостно, не в ногу, вразброд, потому что кто-то в этой шеренге приплясывал, кто-то шел в обнимку, а кто-то кружился в вальсе.

Выше поднялось солнце, и золотисто-розовое небо стало шелковисто-голубым: утро утвердилось в своих правах. Теперь во всех парках и скверах города замелькали пестрые, праздничные платья.

Московские улицы заполнились военными грузовиками. Это тысячи детей катались по городу на больших военных машинах, размахивая цветными флажками, распевая песни. Среди этих детей была и Наташа Ратикова.

Песок, который берегли для тушения зажигательных бомб, а проще сказать «зажигалок», теперь увозили на детские площадки. Из огромных шаров воздушного заграждения выпустили газ, и девушки-солдаты пронесли по улицам в последний путь серо-зеленую оболочку «воздушных слонов».

Над Кремлем полыхало Красное знамя. Ночью его освещали сотни прожекторов, днем — лучи солнца. И наше знамя плыло по небу, переливаясь на свету.

Парад

В тот день с утра накрапывал дождик. Но это никак не могло омрачить праздник.

Да, это было необычайное лето, совсем не похожее на все другие. Хотя ведь всегда удивителен расцвет деревьев, появление цветов, смена белоснежной простыни зимы на яркость и пестроту лета.

А в ту незабываемую весну сорок пятого года Володя по-особому ощущал праздник природы. Как-то утром, посмотрев в окно, поразился обилию почек на дереве, ставших видимыми за одну только ночь.

Накануне прошумел теплый дождик. А следующим утром дерево будто задымилось зеленоватой дымкой. И пошли, пошли светлые клейкие листочки. Казалось, природа радовалась и салютовала Победе. Весна переходила в лето, как всегда, то теплыми днями, то холодными. Но радостными были все дни, ибо это были дни года Победы.

А в день парада даже дождь казался радостным и веселым: сквозь струи пробивался вдруг солнечный луч, и дождь становился блестящим, искрящимся, сверкающим, праздничным. Ната прыгала на одной ножке и повторяла:

Дождик, дождик,

Тра-ля-ля,

Дождик, дождик

Не беда.

Володя при этом подумал: «Надо же, Натку охватила такая радость, что она уже сочиняет стихи».

В эти дни Наташа играла в войну, но совсем не так, как прежде. Девчонка, а поди ж ты, потребовала, чтобы кукле сшили белый передник с красным крестом, и была она уже не Машка, а санинструктор. Слово-то такое, что у Натки получалось сплошное «шу-шу-шу», а все равно требовала, чтобы Машку называли санинструктором. И медвежонка Мишку аттестовала. Был он теперь старшиной.

Что говорить: куклина коляска и та у Натки стреляла.

— Что это? — спрашивал Володя.

И Наташа говорила:

— Орудие!..

В одной небольшой комнате Ратиковых беда была с игрушками Наташи: мешали, путались под ногами, создавали беспорядок, хотя было их не так-то много. Все они были довоенные. За годы войны Наташа не получила ни одной новой игрушки. Может быть, именно потому она особенно берегла и лелеяла старые. А когда переименовывала, старые становились как бы новыми.

Мама часто говорила Наташе:

— Сложи игрушки.

Но Ната не слушалась и устраивала игру, рассаживая игрушки по всему полу. Она уже была не той Наташей, которая в начале войны шепелявила, не выговаривала букву «р», коверкала слова. Но все равно она по-ребячьи жила в мире игр и игрушек, хотя до школы остался всего год. Ната и в школу-то пока что только играла.

Теперь же все произошло по-другому. В то утро, когда надо было собираться на парад, Володя сказал или, вернее, спросил:

— Ната, война-то кончилась?

— Угу, — подтвердила Наташа.

— Значит, все по домам?

— По домам.

— А у тебя все они на фронте, во фронтовой школе: и Машка-санинструктор, и старшина Мишка, и пушка с ними. Ну?

Ната молча стала собирать игрушки. Она бережно сложила их в ящик и сказала:

— Все они уже по домам. А мы пойдем на парад?

И, услышав, что Володя берет ее на парад, закружилась пританцовывая, хлопая в ладоши:

— А я на парад! А я на парад! А я на парад!

— А Мишку-старшину мы тоже прихватим на парад? — спросил Володя.

Наташа задумалась. Мишка был ее любимцем. Она брала его к себе в кровать, гладила, кормила и говорила ему иногда: «Ты мой сынок». Она разговаривала с ним, как с живым существом. А то вдруг делала страшные глаза: «Ой, боюсь!» — и убегала от медвежонка.

Ната никогда не выносила Мишку во двор или на улицу. Должно быть, боялась потерять. А тут вдруг — на Красную площадь!