Последний стожар

Нахаба сердито кашлянул в кулак:

– Мало нам скачков магии, а тут ещё и остров… Ладно, мне пора! Если что – вы знаете, где меня найти!.. И за племянницей присматривайте… Чтоб жалоб на неё не было! Не гуляйте с ней при полной луне, завязывайте рот платочком… Номер восемьсот девять, за мной! Шагом марш! – приказал он и вышел первым.

Атлант грузно развернулся. Деревянный пол затрясся.

– Ать… Ать… Ать! – командовал атлант сам себе, топая ногами.

Топанье атланта било Еву по ушам.

– Позвольте вас перебить! Зачем вы так громко топа… – начала Ева, обращаясь к атланту.

Атлант остановился. Повернул к ней мраморную голову. Глаза у него вспыхнули алым.

– Тшш! Больше ни слова! – воскликнула Настасья, рукой зажимая Еве рот.

Бермята кинулся к атланту, повис на нём и принялся его поглаживать. Он гладил, гладил, гладил его по плечу и по спине, причём с такой решительностью, что отставшая краска осыпалась. Постепенно глаза атланта вновь стали белыми. Бермята отпустил его и стал спокойно отряхивать ноги и штанины от краски.

– Еле-еле успокоил! – сказал он Настасье. – Теперь мне точно надо в магазин… Я полностью исчерпан. Магии вбухал в него вагон. Никогда прежде не утихомиривал атлантов.

Атлант стоял и таращился в стену.

– Уф… Иди, родной! Ступай! Атькай себе дальше! – велела ему Настасья.

Номер 809 повернулся и удалился, сотрясая пол:

– Ать… Ать… Ать…

– Что случилось? – наконец выговорила Ева.

– Он чуть тебя не убил!

– За что?

– Болтать меньше надо! Ты только вслушайся в свои слова! Сказать атланту: «позвольте вас перебить?»! Они всё понимают буквально, и дальше обычно бывает не смешно… «Командир! Она хотела меня перебить, но я перебил её первый!»

– Но вы же сами над ним смеялись! «Атькай, родной!» и так далее.

– Реакция на иронию магией не прописывается. Нельзя говорить только «Я тебя съем, проглочу, насмерть заобнимаю» и так далее. Это может быть истолковано как угроза. Ну и, конечно, никаких «позвольте вас перебить»… Думай, всегда думай! Помни, что атлант – это магический объект. Голем. У него души нет.

«У некоторых есть», – подумала Ева, но про Албыча ничего не сказала. Она уже понемногу усваивала истину, что не всё, что знаешь, стоит сразу вываливать.

– А почему Бермята на атланте повис? – спросила Ева.

– Он тебя спасал. У Бермяты дар такой. Псисимпатия. Проявляется при прикосновении… Ты видела – он и Невера наглаживал, когда тот из-за химеры разозлился.

– Так вот в чём дело! А я-то думала – чего он его всё время трогает! – воскликнула Ева.

– Какая там «псисимпатия»! Обнимашки! – сказал Бермята, расплываясь в улыбке. – Сейчас все люди недообнятые!

– Не все. Некоторые дообнятые! – строго произнесла Настасья.

– А что означает «за племянницей присматривайте»? – спросила Ева.

Бермята перестал улыбаться и немного смутился:

– Ну… э-э… короче, я сказал, что твою маму покусал оборотень, и с тех пор все дети в семье рождаются малость… э-э… ну, немного того. Надо присматривать, когда полная луна!

Ева почувствовала, что закипает: «Подумать только – такое про меня ляпнуть! Так вот почему «завязывайте рот платочком»! Сейчас я кому-то как завяжу…»

Бермята поспешно коснулся её плеча.

«Бред! – подумала Ева. – Со мной это не сработает! Хотя он же как лучше хотел… Да и вообще он славный! Просто шутка!»

– Ладно, проехали, – буркнула она.

– Русалки тоже наделены даром псисимпатии. Но у них она с откатом. Они называют это ОХМУРЕНИЕМ, – сказал Бермята.

– Это как?

– Русалка может почти любого мужчину охмурить на тридцать секунд, влюбить в себя и заставить сделать всё что угодно. Но через тридцать секунд наступит откат. Настолько же сильно, насколько мужчина любил русалку, он её возненавидит и будет рваться от неё прочь. Это у русалок развилось, когда они пастушков в речках топили. Коснётся русалка пастушка, засмеётся – и потянет за собой в воду. Волосы у неё такие прекрасные, тело при лунном свете голубое. Пастушок и сиганет в речку. Но если тридцать секунд продержался, то наваждение схлынуло, и русалка уплывает, пока он за кнут не схватился… Это опытные пастухи знали и молодых учили.

Еве показалось, что, когда Бермята упомянул про смех и про волосы, Настасья поморщилась.

– А если русалка стала человеком? – спросила Ева.

– Если стала человеком, то всё меняется. Охмурение остаётся, но через тридцать секунд её уже не разлюбишь. Но, между нами, это вот начальное, русалочье всё равно сохраняется. Кошка может стать вегетарианкой, но мышам рядом с ней всё равно будет беспокойно.

Глава 11 Юстиниан Григорьевич-Млад