Последний трамвай

         Вяземцев закрыл глаза и представил, как маленького Прохора Кузьмича вяжут веревками на проходной завода люди в форме.

         Но размышлять уже некогда. Несется по полю грозное:

– В атаку! За Родину! За Сталина!

         Это командиры и комиссары поднялись и пытаются повести за собой людскую массу.

         Прохор Кузьмич, поплевав на окурок, кидает его в сторону.

– Ну что, Сашок, пойдем. С Богом, помолясь.

         Но Вяземцев уже бежит вперед, проваливаясь в снег:

– За Родину! Ура!

         «Когда на смерть идут – поют,

         А перед этим можно плакать.

         Ведь самый страшный час в бою – час ожидания атаки.

  Снег пулями изрыт вокруг и почернел от пыли минной.

         Разрыв – и умирает друг, и смерть опять проходит мимо.

         Сейчас настанет мой черед, за мной одним идет охота.

         Проклятый сорок первый год и вмерзшая в снега пехота.

         Мне кажется, что я магнит, что я притягиваю мины.

         Разрыв – и лейтенант хрипит, а значит, смерть проходит мимо.

         Но мы уже не в силах ждать,

         Ведь нас ведет через траншеи окоченевшая вражда,

         Штыком дырявящая шеи.

         Бой был коротким, а потом – глушили водку ледяную,

         И выковыривал ножом из-под ногтей я кровь чужую».

   С.Гудзенко

         Идти в атаку всегда труднее, чем обороняться. С чувством глубокого изумления немцы смотрели на проваливающихся в снег ополченцев. Они уже мысленно были в Моcкве, в ресторане "Прага" пили шампанское, а тут их эти непонятные русские пытаются выбить с так легко завоеванных позиций!

         Командир полка полковник Шнайдер очень любил играть в шахматы. Любил настолько, что мог передвигать фигуры в любой ситуации и в любой обстановке. Вот и сейчас шахматная доска стояла прямо на гусенице лучшего танка вермахта Т-IV. Шнайдер, почесав подбородок, поставил коня напротив неприятельского короля и с улыбкой посмотрел на своего противника – обер-лейтенанта Гуслова.

– Шах и следующим ходом мат, Вилли. Предлагаю капитулировать. Ваше положение сейчас еще хуже, чем у русских. Вы только гляньте, как быстро они бегут. Сдавайтесь или скоро они уже будут здесь.

         Обер-лейтенант досадливо махнул рукой:

– Да, мое положение, видимо, безнадежно. А эти иваны совсем сдурели. Раньше просто воевать не умели. Сейчас уже гражданских в последний бой кидают. Господин полковник, разрешите открыть огонь?

         Шнайдер кивнул:

– Безусловно. И Вилли, избавьте меня от проблемы пленных. Они явно будут мешать нашему наступлению. Еще партию?

         Через некоторое время все было кончено. Густая пулеметная дробь раскидала атакующих. На снегу густо лежали убитые и раненые ополченцы. По полю передвигалась цепочка немцев, добивая раненых.

         Один из немцев подошел к убитому Прохору Кузьмичу. Толкнул того ногой и двинулся дальше. В нескольких десятках метров от Кузьмича лежал раненный в ногу Саша Вяземцев. Немец увидел его взгляд, прицелился, но в последний момент заметил, что парень сжимает в руках березовую палку. Ухмыльнулся, но выстрелил. Мимо. Пуля взметнула фонтанчик снега возле Сашиной головы. Немец откинул палку ногой и, насвистывая "Ах, мой милый Августин", пошел дальше. Вяземцев молча смотрел ему вслед и видел, как старуха с косой ковыляет по полю, пытаясь догнать немецкого солдата.

         Если остался жив после первого боя, небольшой отдых в госпитале лишним быть не может. Особенно если ранение легкое, а сестрички в госпитале весьма и весьма симпатичные.

         Саша Вяземцев сидел в курилке после утреннего обхода и слушал обычный солдатский треп о воинских подвигах.

         Контуженный пермяк Суликин, размахивая руками, изображал свою первую схватку с Люфтваффе:

– Немец, значит, пикирует на нашу колонну. Все бойцы, конечно, струсили – и в разные стороны. Один я не растерялся. Схватил винтовку и с колена целюсь. Бах – мимо. Еще раз – бах. Опять мимо. Тут мою трехлинеечку и заклинило. Тогда я, как и положено грамотному бойцу Красной армии, хватаю камень и – хрясь прямо по кабине летчика.

         Саша, закрыв глаза, представил, как на нашу колонну пикирует Ю-87. По солдатской терминологии – "лапотник", прозванный так за неубирающиеся шасси. В пикировщик один из лучших бойцов Красной армии Суликин кидает булыжник, разбивает лобовое стекло и попадает летчику в голову. Тот кричит: "Доннерветер, гад ты Суликин" – и врезается в землю. Наши солдаты выползают из кюветов. Раздается многократное "ура".

         Вяземцев улыбнулся и спросил Суликина, не открывая глаз:

– Попал?

– Нет, чуть-чуть промазал. Но немец испугался и сразу дал деру. Мне даже комроты хотел "За отвагу" дать перед строем.

         Сосед Суликина по палате засмеялся:

– Пинка тебе под зад дать надо, чтоб не врал. Вот у нас под Вязьмой был случай…

         Тут в курилке возник из ниоткуда комиссар госпиталя:

– Товарищи раненые бойцы! Вчера в газете "Красная звезда" вышла статья знаменитого советского писателя Ильи Эренбурга. Статью сейчас изучает вся наша Рабоче-крестьянская Красная армия. Я сейчас зачитаю вам отрывки из этой статьи. Кому надо на перевязку – задержитесь.

         Комиссар достал из планшета газету, надел очки. Статья называется "Убей".

         " Письма, найденные у убитых немцев:

         Управляющий Рейнгардт пишет лейтенанту Отто фон Шираку: