Последний тур. История первая. Дело чёрного старика

– Борис Константинович, я вам тут не советчик. Я не знаю содержания. Судить не могу.

Забродский будто очнулся. Он посмотрел на Любу пристально.

– М-да! – произнёс он наконец-то. – На самом деле, чего я к тебе пристал?

– Вы меня зачем-то звали, – опять задала вопрос Пожарская.

– Люба, если честно, я не помню. Может быть звал. Но не помню. Ты иди. Если это было что-то важное, я тебя найду. Иди, Люба.

Пожарская не придала этому эпизоду никакого значения ровно до следующего утра.

1972 год. 25 октября. 10:31

– Пожарская Любовь Владимировна? – перед Любой стоял молодой коренастый лейтенант милиции с очень добрым лицом.

– Да. Это я, – ответила Люба.

– Лейтенант милиции Казачков, – он показал Пожарской удостоверение. Люба успела прочитать фамилию и слово «участковый». – Мне надо с вами поговорить.

Казачков отвёл Пожарскую в кабинет Брука и объявил Любе, что на неё поступило заявление от гражданки Лебедевой. Якобы Пожарская вчера забрала сумочку Лебедевой, в которой было почти сто пятьдесят рублей.

– Что вы на это можете сказать? – спросил Любу Казачков.

Пожарская с ответом не спешила. Она пыталась подавить в себе разбушевавшийся гнев. Где-то в глубине сознания Люба понимала, что это очередная интрига Седова и Лебедевой. Но было одно «но»! Если до этого дня все их козни сводились лишь к моральным потерям и неурядицам, то теперь это запахло потерей работы и свободы. Осмыслив всё это, Люба почувствовала внутри удивительное спокойствие и уверенность.

– Это ложь, – твёрдо ответила Пожарская. – Больше я ничего говорить не буду.

Брук, присутствующий при разговоре, посмотрел на Пожарскую и удивился её невозмутимости.

– Значит, вы утверждаете, – записывая слова Пожарской, переспросил Казачков, – что о пропаже сумочки с деньгами гражданки Лебедевой, вы ничего не знаете.

– Да.

Дальше участковый расспросил Пожарскую о том, как прошёл её вчерашний день. Люба рассказала всё практически поминутно. На этом пока всё и закончилось. Лебедевой в гримёрке Пожарской уже не было. И казалось, что недоразумение исчерпано. Люба вечером встретилась с Маргаритой и рассказала ей об этом.

– Это Седов, сука, промышляет, – сделала вывод Терёхина. – Правильно ты племяшка себя повела. Если следак вызовет, иди в отказ. Они должны доказать. А крыть им нечем. Если конечно… – Маргарита вдруг замолчала.

– А чего мне бояться? Я ничего не брала. Деньги не крала.

– Наивная дурёха, – Маргарита достала из сумочки папиросу и подкурила. – Ты думаешь тебя нельзя пристегнуть? Если Седов подмажет кому надо – сядешь!

– Тётя Рита, ты чего?! – вскрикнула Люба. – Как я сяду, если я не брала эти деньги?

– А вот так, как садятся такие как ты бестолковки.

– Этого быть не может!

– Может! – строго сказала Маргарита. – Слушай меня. Участковый это так, проверка. Если эта шмара заяву не заберёт, то назначат следака. А скорее всего следачку. Серую мышь какую-нибудь. Она увидит тебя, такую всю из себя красотку, и захочет уделать. Так мы бабы устроены. А если ей спустят на тебя конкретные планы, то она тебя закроет.

– Как это понимать? Что значит планы? Что такое закроет? – Любу затрясло от слов тётушки.

– Закроют, значит посадят. На зону отправят.

– Но я не виновата! За что?

– Хватит, Люба, дурочку из себя строить. Дмитрука в лужу посадила? Седова подставила? Этой швабре Лебедевой дорогу перешла? Ты чего от этой жизни хотела? В сказке живёшь до сих пор!

Люба закрыла лицо руками и тихо заплакала. Терёхина была довольна ходом событий. Теперь она знала, что без её помощи Пожарская из этой истории не выпутается. Оставалось только немного подождать.

1972 год. 13 ноября. 10:01

– Вы больше ничего добавить не хотите, Любовь Владимировна? – спрашивала, еле шевеля своими губами-ленточками, следователь Мухина.

– Нет, – односложно отвечала Люба. Она строго выполняла наказы тётушки. Ни одного лишнего слова, ни одной эмоции, ни одного испуганного взгляда.

– Хорошо. Вы очень хорошая актриса, но это вам не поможет, – Мухина изобразила на лице подобие улыбки. Насколько слово «улыбка» могло соответствовать той гримасе, которая застыла на бледном, безликом лице следователя.

Терёхина была права на все сто процентов. Всё произошло именно так, как она и говорила. Уже третью неделю Пожарская ходила как на работу в кабинет Мухиной. «Эта сушёная вобла, – думала Люба, видя перед собой Зинаиду Викторовну Мухину, – хочет взять меня измором. Кукиш вам, товарищ следователь. Нет у вас никаких улик. Мне тётя Рита уже всё рассказала про ваши методы. Ничего вы от меня не добьётесь».

– Как же вам не стыдно, Любовь Владимировна? – продолжала нравоучительные речи Мухина. – Вы ведущая актриса драматического театра. Можно сказать, икона для нашей интеллигенции и врёте. Неужели так сложно признаться в том, что из чувства личной неприязни похитили сумочку с деньгами гражданки Лебедевой. Вашей коллеги. Да, вы будете наказаны. Но своим признанием вы очистите свою душу.