Последний вечер в Лондоне

У края стола лежал потертый кубик Рубика – рядом с ковриком для «мышки» (хоть компьютера и не было) с изображением Дарта Вейдера, сражающегося с Люком Скайуокером на световых мечах. Стопка старинных книг в кожаных переплетах подпирала медный светильник. Я наклонилась, чтобы рассмотреть светильник поближе, и улыбнулась, поняв, что объект в середине медной ножки – Золотой снитч из квиддича, игры из «Гарри Поттера». В украшенном монограммой блокноте в углу стола я обнаружила рисунки пересекающихся кружочков, обрамляющих карандашный рисунок собачьей морды – возможно, гончей – с выразительными глазами и поднятыми ушами. Набросок выглядел довольно неплохим, и мне стало интересно, Колин ли его нарисовал?

Принтер остановился, и я встала, чтобы поменять фотобумагу на обычную для записей. Возвращаясь в кресло, я заметила за стопкой книг лежащую на заднике рамку из дерева и кожи. Она выглядела так, словно кто-то положил ее туда, убираясь на столе, а потом забыл.

Я взяла ее, чтобы вернуть на место, но, поднимая, сбила что-то рукой. На столе лицом вниз лежал маленький металлический солдатик в красном мундире и треуголке с мушкетом в руках, рядом с ним стояла старинная игрушечная пушка. Поднимая игрушку, я даже извинилась перед ней. Краска на солдатике облупилась, мушкет качался из стороны в сторону, словно им очень много играли.

Принтер продолжал жужжать. Я опустила глаза на рамку в руках. На фотографии более молодая Пенелопа стояла с мужчиной – видимо, своим мужем, Джеймсом, и мальчиком лет трех-четырех, сидящим в детской коляске. В сандаликах поверх гольфов – что, по моему мнению, было допустимо только в самом юном возрасте – и в клетчатой кепке; в руках он сжимал плюшевого динозаврика Барни. Рука, которой малыш обвивал игрушку, была слишком тонкой и бледной, как и ноги, видневшиеся между темно-синими шортами и гольфами. За коляской стоял наполовину скрытый темно-коричневый чемодан. Все трое улыбались, но это не были улыбки, которые можно увидеть на лицах отдыхающих в Диснейленде. Они больше походили на выживших в торнадо, который сорвал на их глазах крышу дома, и просто радовались тому, что остались живы. Я продолжала вглядываться в снимок, стараясь понять, что же именно мне показалось на нем таким знакомым.

А затем я заметила на заднем фоне выцветший знак «Добро пожаловать в Атланту». Я вспомнила, как Пенелопа говорила, что они бывали там, и эта фотография, похоже, была сделана в аэропорту Хартсфилд-Джексон. Это был не самый лучший снимок для всех троих, и я спросила себя, почему именно его Колин оставил у себя на столе. Я поставила фотографию рядом с кубиком Рубика, а потом решила, что оловянный солдатик и его пушка тоже хорошо сочетаются с фотографией, и разместила их с другой стороны.

Довольная полученным результатом, я взяла посылку, стараясь найти край ленты. Оглядевшись в поисках ножниц, я увидела тонкую прямоугольную коробку с крышкой, которая использовалась в качестве пресс-папье. Не желая выглядеть пронырой, я приподняла откидную крышку мизинцем и с радостью увидела блеск латуни на ручках ножниц. Я вытащила их, не открывая до конца крышку.

Я с азартом принялась тыкать лезвием в бумажную обертку и клейкую ленту, потратив добрых пять минут только на то, чтобы проделать дыру, в которую можно было просунуть палец и разорвать остаток упаковки. Спустя еще пять минут я сидела, окруженная обрывками бумажного пакета. Передо мной лежала коробка из «Люсиндаз Лянжери». Я подняла крышку, очень надеясь, что это не что-нибудь из магазина.

Коробка была набита несколькими слоями надушенной сиреневой косметической бумаги. Мне пришлось осторожно покопаться в ней, чтобы ничего не пропустить. На пол упал пожарный из лего – скорее всего, безбилетник, спрятанный моим двоюродным братом Сэмом-младшим, и прежде чем я смогла добраться до дна коробки, мне на колени упал сломанный красный фломастер.

Дно устилали листья магнолии – яркие, зеленые и, несомненно, настоящие. Их запах принес с собой воспоминания о длинных летних деньках. Я представила, как тетя Кэсси аккуратно срывает их со старой магнолии перед домом. Она и моя мама выросли под защитой ее ветвей, ловили вокруг нее светлячков и делились под ней своими секретами.

В замешательстве от того, зачем она послала листья, я снова прошерстила бумагу. И трясла ее до тех пор, пока оттуда не вывалился маленький кусочек почтовой бумаги и не опустился мне на колени. Я узнала почерк тети Кэсси и, читая записку, ощущала, как стиснуло грудь.

«Дом – это место, которое живет в нашем сердце, ожидая с распростертыми объятьями, когда мы заново откроем его для себя».

Глубоко внутри меня зародился звук, то ли смех, то ли рыдание. Мои плечи затряслись от чувства, названия которому я не знала.

– Мэдисон? Ты в порядке?

В дверном проеме стоял Колин с тревогой в глазах.

Я быстро накрыла коробку крышкой, не желая ничего объяснять. Да и не была я уверена, что смогу это сделать.

– Все нормально, – проговорила я, вставая. – И, похоже, принтер все доделал. Спасибо, что разрешил им воспользоваться.