Последний вечер в Монреале

На улице стоял убийственный мороз. Он зашагал как можно быстрее к гостинице, мысленно сочиняя письмо Лилии. «Я хочу найти тебя. Я хочу исчезнуть с тобой. Я хочу найти тебя и, найдя, вынудить тебя исчезнуть во мне. Я хочу быть твоим языком. Я хочу быть твоим переводчиком. Я хочу быть твоим словарем. Я хочу быть твоей картой. Я хочу, хочу, хочу знать, где ты этой ночью». В номере он записал все это на фирменном бланке гостиницы, скомкал и выбросил. От слов она нисколько не приблизилась к нему.

К вечеру Микаэла – ночное создание, моргающее на зимнем свету, – становилась выжатой и сонной. Он встретил ее у бокового входа в клуб «Электролит», и ему пришлось подождать, пока она сбегала вниз за забытой вещью. Он прогулялся взад-вперед по ледяному переулку, попрыгал, чтобы отогреть ступни, сделал несколько прыжков – ноги вместе, ноги врозь, но перестал, потому что холод обжигал ему легкие. Наконец он снова постучался в дверь. Открыла другая танцовщица.

– Вероника, – сказал он, – я дожидаюсь Микаэлу. Можно я зайду?

У нее были волокнистые белокурые волосы и подозрительный взгляд, и он не был уверен после предыдущих встреч, говорит ли она по-английски. Она медлила. Он дрожал на фоне грязноватых льдов.

– Ладно, – сказала она, отступив назад, но ровно настолько, чтобы его пропустить, и стояла, глядя на него в темном коридоре, на лестнице, ведущей вниз в гримуборную, а он ощущал абсурдную обязанность непринужденно с ней поболтать.

– Холодно, – сказал он.

– Бывает холоднее.

– Ты здесь всю жизнь провела? – спросил он.

Она покачала головой.

– Из Чикутими, – сказала она.

– Где это?

– Север. Намного севернее.

Он кивнул.

– Даже холодней, чем здесь?

– Тебе тут нравится? – спросила Вероника, возможно, не понимая.

– Нет.

Она окинула его на миг пустым взглядом.

– Подожди снаружи, – сказала она.

– Конечно. Скажи Микаэле, пусть поторопится.

Дверь захлопнулась за ним, и он снова очутился в переулке. Он пнул пустую водочную бутылку, и та мгновенно разлетелась вдребезги; он смотрел на осколки, когда появилась Микаэла. Они прогулялись несколько кварталов по улице Сен-Катрин, укрылись от холода в бесконечном подземном торговом центре Монреаля, время от времени растирая запястья во время ходьбы.

– Я думаю, круизный лайнер еще там, – вдруг сказала она. – Я хотела туда сходить. – Они остановились у подножия пологой лестницы между магазинами; виолончелист устроился на перевернутом ящике из-под молока и играл первую сюиту Баха для виолончели. Она прижалась к стене, глядя в пространство и казалась настолько погруженной в музыку, что Илай встрепенулся, услышав ее голос.

– Круизный лайнер?

– В гавани стоит исполинский круизный лайнер. Я в газетах читала.

– Хочешь туда сходить?

Она покачала головой.

– Я ходила. Но там такой холод.

– Вчера ночью допоздна работала?

– До пяти, – сказала она. – Мальчишник в VIP-зале.

– Какого сорта мальчишник?

Она метнула в него взгляд и снова зашагала. Виолончелист посмотрел на нее, когда они проходили мимо, и она улыбнулась.

– Как красиво, – сказала она. – Я слышу такую музыку и понимаю, почему люди обожают это место. – Мелодия у них за спиной звучала все тише. Он бывал здесь с ней раньше и порой думал, что подземный торговый центр простирается до бесконечности. Нескончаемые «Гэпы» и магазинчики, торгующие сотовыми телефонами, поломанные тележки с кексиками в ресторанных двориках. Те же кафе возникали каждые несколько минут: «Сбарро», «Вендис», «Макдоналдс». Лилия продолжала исчезать. Из громкоговорителей доносились сильно приглушенные рождественские песнопения, и нельзя было разобрать, на каком языке.

– Я устала, – сказала Микаэла.

Они зашли в первый же ресторан – весь белый, – и она развалилась за круглым столом. В этом бледном подземном заведении она предстала в престранном образе: черные ботинки на платформе, серебристая куртка, короткая белая стрижка дыбом. Красная помада. Серые тени для век, завораживающие зеленые глаза. В флуоресцентном свечении у нее был опустошенный, болезненный вид.

– Может, все еще обойдется, – сказал он, – если сходить к лайнеру.

– На улице такой холод. А у реки так вообще.

Он кивнул и на время замолчал.

– Дома на моей кровати, – сказал он, – стоит носовая фигура. Всякий раз, как я говорю о кораблях, то вспоминаю про нее.

– Для чего на кровати носовая фигура?

– Сам не знаю. Просто есть, и все. Ее сделали из рыбацкой лодки, и моя мама… Микаэла, послушай. Я здесь больше недели, и у меня уже кончаются деньги. Я хочу, чтобы ты сказала мне, где Лилия.

Она улыбнулась, не глядя на него. В тот момент она казалась умиротворенной, беззаботной, глядя вдаль.

– Послушай, я не отступлюсь, – сказала она. – Мне нужно разузнать про аварию. – Микаэла снова потерла запястья; казалось, после VIP-зала у нее остались легкие потертости от веревки.

– Но ты знаешь, где она.

– Не заговорю, пока не расскажешь про аварию. Это мы уже проходили.