— Вести! Вести из Дженкинса! — закричал он, чуть завидев первых людей, откликнувшихся на зов.
Вскоре Джон уже зачитывал жителям послание собратьев по несчастью.
«С малой надеждой посылаем к вам единственного уцелевшего почтового голубя (остальные тяжелые времена не пережили). Мы, жители Дженкинса, живы и надеемся на ваш ответ. Многие в самом начале снегопада уехали отсюда в более крупный Гринтаун, что находится за двести километров от нашего города. Дальнейшая судьба их нам неизвестна. Связи никакой ни с мелкими, ни с крупными городами нет, и голубя больше отправить некуда — все они очень далеко. Даже дымовой сигнал остаётся без ответа. Сообщаем вам имена тех, кто сейчас жив и находится здесь».
Джон зачитал довольно большой список, среди которого значилось, в числе других, и всё его семейство. После этого он радостно вздохнул и подумал: «Ну вот, наконец. Интересно, как там мой братишка Дик?»
Реакция людей на список была в основном радостной, но некоторые не услышали имён тех своих близких, кто бежал из Рибчестера в начале снежной блокады. Такие были подавлены. Им оставалось надеяться только на то, что их родственники успели бежать ещё дальше, в более крупный Гринтаун, хотя было ясно, что это надежда совсем уж призрачная, учитывая, что и до Дженкинса явно не все рибчестерские беглецы добрались.
— Вы птицу хоть покормите, — послышался вдруг гулкий бас Уилла. — А то она так долго не пролетает с вашей «Полевой почтой юности».
У Мортона родственников нигде поблизости не было, поэтому список он слушал вполуха, и новости не выбили его из привычной колеи.
— Дайте ему овса что ли! — раздался голос Лоры. — Иди ко мне, милая птичка, разносчик добрых вестей, жаворонок ты наш золотой, облачный странник ненаглядный…
— Да не ест он овёс твой, Лора, — сотряс прохладный воздух скрипучий смех Кевина. — Тебе бы стихи писать! А ему надо семечки, или хлебец. А то, реально, не долетит!
— А вот и напишу! Да, птичка моя хорошая? — откликнулась Лора, нежно поглаживая голубя.
Птицу накормили и согрели. Теперь оставалось надеяться, что она знает дорогу обратно. Джон с Эмили составили список всех здравствующих горожан, и, внеся в письмо некоторые сведения о жизни города, осторожно привязали его к лапке голубя. В записке также попросили, вдоволь посмеявшись, в следующий раз прислать с голубем мешок крупы и консервы, причем, чтобы нагрузка на каждую лапу была равномерной. Если к одной привязывается мешок, то к другой равновесное количество банок тушёнки!.. Дым на горизонте всё ещё поднимался в морозный воздух — голубя явно ждали домой.
— Ну, лети родной! — и Джон слегка подбросил птицу вверх, в направлении ожидающего возвращения своего посланника Дженкинса. Крылатый делегат сразу взял верный курс и полетел в направлении черного кустистого столбика, растущего, казалось, с самой линии горизонта.
Важные дела на этом и закончились, и Джон с Эмили направились в сторону дома. В ту же сторону направился и Пол, но Уилл остановил его.
— Погоди, Пол. Ты спешишь?
— Да нет, куда тут можно спешить…
— Пойдём тогда ко мне, потолкуем, — предложил Уилл.
Вскоре Уилл с Полом Монтгомери сидели в домике первого и чинно попыхивали трубками.
— Эх, у меня кое-что ещё в запасниках сохранилось! — говорил Уилл, разливая эль в бокалы. — Понимаешь, Пол, Джон верит в возрождение духа горожан. Он считает, что сейчас именно тот поворотный момент, когда люди просыпаются. Очищаются от долго копимого наносного. Когда…
— Я думаю, — прервал грозящий стать длинным монолог Пол, — что в этом совершенно точно есть доля истины. Я и сам с радостью прочитал на собрании пару своих юношеских стихов. А недавно даже взялся за новые. — Он помолчал, отпивая эль.
— И ведь странное дело, если б не все эти события, никогда бы я и не вспомнил про стихи. Никогда бы не услышал музыки Джона. И ещё много чего бы не произошло.
— Я тебе одну историю сейчас поведаю, — задумчиво проговорил Уилл, невольно вспомнив недавнюю радость людей, узнавших о своих родственниках, добравшихся невредимыми до Дженкинса. И продолжил после паузы.
— В молодости я ослушался родителей, и не пошёл по пути, который они для меня заготовили. Отец думал, что я буду продолжать его бизнес. То есть всю жизнь торговать в небольшой семейной забегаловке, позволявшей, надо сказать, жить всей нашей семье.