Последний Воин Духа

Эти и другие события подвигали Джона и Уилла собираться вместе и подолгу обсуждать их. Хотя, чаще эти обсуждения не отдавали конкретикой городской жизни, а носили общий, скорее отвлечённо-философский характер.

— Должен сказать, что частично ты был прав, Джон, — говорил Уилл, раскуривая свою завсегдашнюю трубку. Некоторым людям действительно случай помог открыть что-то в себе.

— Случай?

— Ну, ты, думаю, понял, о чем я… Но ты видел их глаза? Это что-то на грани с безумием; по крайней мере — с отчаянием.

— Уилл, ну а где ты видел искусство, созданное в обстановке пространной безмятежности?

— Да полно такого, надо тебе сказать. Сотни художников ехали уединенно жить на берег моря, чтобы живописать природу. И их произведения тоже, хочу тебя заверить, таили…

— Возможно, они уже нашли в мире некую гармонию, поймали поток и желали лишь творить. Но часто творчество — это попытка пробиться из повседневности на другую сторону.

— Угу. Пробиться через кубические километры снега в Дженкинс, например.

Джон вопросительного взглянул на собеседника.

— Я лишь о том, — продолжал Уилл, — что всё подобное творчество обусловлено. Верни их обратно к прежнему комфорту и безмятежности, они и думать забудут, что читали какие-то пламенные стихи на площади. Верни их в тепло, к телевидению, ко всяким микроволновкам и попкорну, и вся эта самодеятельность рассыплется словно…

— Ну, так любое творчество обусловлено, Уилл. Есть ли вообще в этом мире самосущее, абсолютное, не созданное, а существующее всегда? Всё от чего-то зависит или происходит. Имеет начало и…

— Так наш разговор заходит в тупик. Мы с тобой словно ролями поменялись. До катастрофы ты искал себя, а я таил в закромах старые взбалмошные стишочки и посещал собрания Союза. Но сейчас стихи — это не так важно. Погоды в мире искусства изменились, так сказать.

— А что же тогда важно? — процедил Джон. — Погоды, ха…

— Выжить, понятное дело!

— Угу. Ради чего выживать-то? Чтоб потом одни опять уткнулись в сериалы по телику, а другие снова задались «вечными» вопросами?

— Ну, я смотрю, те, «другие» ими и посейчас задаются, хм! Чехова что ли не читал? Я, Джон, думаю, что сейчас самое важное — это события вроде рождения дочери у Розы Кринсман.

— Может, ещё предложишь график ввести, по которому через каждые несколько дней будет рождаться новый человек и приносить всем столь необходимую радость, и так вплоть до следующего родившегося? — съязвил Джон. Ему и самому не нравилось его настроение, но он никак не мог с собой справиться.

Уилл не уделил внимания этой колкости и продолжал:

— Нет, ты видел, как все они встрепенулись, как радовались? Сейчас — главное выжить. И ещё с ума не сойти. Ты ведь хотел обрести смысл? Вот он, наш с тобой смысл — любой ценой противостоять полному коллапсу!

Джон задумчиво смотрел на собеседника и не находил ответа. Взгляд его слабо светился, но в нём угадывались зеленые огоньки. Они то разгорались, то затухали. Видимо, Джон хотел что-то ответить, но через несколько секунд решал, что не нужно ничего говорить. Уилл, заметив, что другу нелегко, примирительно сказал:

— Возьми лучше трубочку, право. Доброго табачку, пока он есть! — и протянул Джону дымящуюся трубку, больше напоминающую некую деталь от заводского механизма девятнадцатого века.

— Покури лучше. А то сейчас ещё к разговорам о Боге перейдём.

Джон, наконец, усмехнулся, немного сбросив оцепенение.

— Ну, бог или что там, — сказал он, — но некоторые в нашем городе явно что-то открыли в себе, в мире, или для себя… А как там это называть… Кто знает, Уилл, может всё это и происходит лишь для того, чтобы Раймонд Могли стихи начал писать. А то так и проходил бы всю жизнь в сторожах на складе у «бетонки».

— Ну это уж слишком, — пробасил Уилл не без улыбки. — Могли, ха! Ты всё витаешь в облаках, друг мой. Пойду-ка я домой. — Он посмотрел на Джона и вдруг прибавил:

— Стихи последние в тетрадь перепишу.

Джон с усталой улыбкой поднял руку в знак прощания.

— И я пойду. Встречу закат на башне.

И когда Уилл исчез в проходе, ведущем к его дому на Восточной улице, он тихонько добавил ни для кого:

— На башне надежды.

Так текли себе мимоезжие, тягучие серые дни. Джон несколько приуныл, и даже на площади появлялся хоть и регулярно, не пропуская собрания, но ненадолго. Лишь покивав знакомым, послушав несколько выступлений, он тихо уходил на башню. Даже Эмили было тяжело до него достучаться. Однажды ввечеру они смотрели вдаль с облюбованной ими дозорной площадки на башенке тёти Дженни. И Джон, повернув голову на восток, увидел вдруг столб чёрного дыма на горизонте.

— Смотри-ка, вон там, на севере, — поманил он рукой Эмили.

— Пожар что ли? — поинтересовалась она недоуменно. — Хотя, что там может гореть. Ведь там одни снега. И даже если бы было чему гореть, кто мог поджечь? Никуда ведь не пройдёшь и не проедешь.

Джон несколько секунд смотрел, и, казалось, являл собой полное отсутствие мыслей. Но затем лицо его внезапно озарилось.