Последний выдох

– Малыш, – задрожал голос в динамике, – мы здесь фрагментированы, мы ломаемся и расплываемся, и некоторые наши фрагменты, с которыми ты говоришь, могут быть совсем мелкими. Твоя мама ушла дальше и, кто знает, может, нашла белый свет. Она просила передать тебе, чтобы ты знал, что она тебя любит, и я тоже тебя люблю, и ты не… – Голос по-прежнему звучал громко, но расплывался, – биномат в клучипшемся. Псе нукет хособо, скунайся Ом Тей…

Постепенно среди фонового шипения проявились треск и бормотание, и Салливану померещилось, будто где-то неподалеку голос произнес «Te explico, Federico?»

– Я тебя люблю! Папа? – громко произнес Кути в трубку, потом пошарил рукой по телефону, пока не нащупал рычаг, нажал его и связь разъединилась. В динамике щелкнуло и гулко зазвенело, и далекий женский голос произнес:

– Если вы хотите совершить звонок, пожалуйста, повесьте трубку и наберите снова.

Элизелд помогла Кути встать со стула, и Салливану показалось, что она спешно уводит плачущего мальчика специально, чтобы Салливан наконец-то позвонил своему отцу. «Она же психиатр, – подумал он. – Наверное, считает все это хорошей терапией, идиотским сентиментальным пафосом».

Устроившись на нагретом стуле, он подметил, что Эдисон не мешает Кути плакать, не перехватывает управление телом. Салливан нахмурился: он знал, что активированный кварцевый филамент способен довольно долго удерживать изначальные вибрации в разреженной и насыщенной ртутными парами среде внутри манометра, но, судя по неизменно возникающему эффекту спаренной линии, он также реагировал на шум и всякие помехи.

Но с этим Эдисон ничего не мог поделать. По крайней мере, сейчас из динамика раздавалось только мерное шипение.

Салливан, словно хирург во время операции, выставил руку ладонью вверх.

– Палец?

Через вздрагивающее плечико Кути Элизелд бросила на него усталый и полный досады взгляд.

Салливан начал набирать номер. «Смотри, чтобы твою кожу на ботинки не пустили!» Или «Пап, прости меня за то, что я не барахтался в воде рядом с тобой, пусть даже ради того, чтобы утонуть вместе с тобой». Или попросту: «Папа, где ты был?» И что мне теперь делать?

Он набрал последние цифры слова «САЛЛИВАН» и отложил палец.

Задребезжал динамик у мойки, и из него зазвучал женский голос.

– По какому номеру вы пытаетесь дозвониться?

На этот раз в голосе слышался сарказм, и Салливан с внезапной пустотой в сердце вдруг понял, что во второй раз за четыре дня говорит по телефону со своей сестрой-двойняшкой Сьюки.

От неожиданности он ответил фальцетом, имитируя Джуди Гарлан: «Ох, Тетя Эм, мне так страшно!»

Сьюки отреагировала столь стремительно, что почти заглушила его последние слоги, выкрикивая «Тетя Эм! Тетя Эм!» ехидным голосом Злой волшебницы Запада.

Салливан покосился вбок. На него смотрели все обитатели погруженной в дым кухни, включая толстую Джоанну в дверях, и даже Кути перестал плакать и изумленно смотрел на него.

– Он поместил ее в лейденскую банку. – Сьюки стала говорить нараспев. – И хранил ее близко, но далеко.

«Что? – остолбенело подумал Салливан. – Кого положил в лейденскую банку? Тетю Эм – в тот хрустальный шар в кино?» Лейденская банка была первым в своем роде конденсатором для запасания статического электрического разряда.

– Что за ерунда, Сьюки? – спросил он.

– Этот рутбир не пропадет, Пит. Ты его уже выпил?

– …да. – В его ушах пульсировала кровь, и ему казалось, будто он стоит у себя за спиной, склонившись над опустившимся в бессилии плечом. – По крайней мере, ты смогла выплыть.

– Не будем сожалеть о прошлом, но и не стоит забывать о нем. Тебе следовало больше пить.

«Мы так похожи на ребят, что спать ложиться не хотят».

– Это цитата из «Алисы», – сказал Салливан.

– Точнее, «Сквозь зеркало и что там увидела Алиса», – поправила его Сьюки.

– Почему… все вы… непрерывно сыплете цитатами из книг?