— Еще один идиотский постулат! — «дедушка» ударил тростью о невидимую поверхность, обдав ноги в светлых ботинках фейерверком искр. — «Не мы такие, жизнь такая» придумали слабаки для слабаков, чтобы было, чем утешаться. А всему виной — незрелый разум. Вместо трезвых, взрослых рассуждений — детские обиды и комплексы. Подумай сама: если бы Дмитрий Владимирович умел размышлять здраво — неужели он бросил бы тебя и твою маму? Стал бы несчастным сам и заставил страдать вас? А если бы у твоей мамы было больше уверенности в себе, неужели она кинулась бы в объятия того, кто всего лишь ей сочувствовал? Если бы твои одноклассники тянулись к знаниям — осталось бы у них время на идиотские поступки, и желание их совершать? А сколько пользы мог бы принести людям Завадский — с его-то умом и целеустремленностью? Подумай! Скажи!
— Я… я не знаю.
— Ты знаешь, девочка моя. — «Дедушка» протягивал мне руку. — Ты уже поняла, что я прав. Тяга к знаниям, стремление совершенствовать мир заложены в тебе самой природой. Не надо сопротивляться своей сущности. Хватит насиловать себя. Хватит загонять себя в рамки чужих оценок! Я не прошу тебя поверить мне. Поверь — себе! И будь собой.
Протянутая рука излучала тепло. Умные глаза, открытая улыбка…
Трость под мышкой. Та самая, что он занес над головой мамы. Та, которую я сломала.
— Почему вы угрожали маме?
— Потому что иначе я не смог бы пробиться к тебе. — Голос успокаивал, обволакивал. — Вокруг тебя скопилось слишком много… ненастоящего. Тебя преследуют — и вовсе не для того, чтобы поддержать. Единственный твой истинный помощник — я.
— А мама? С ней все будет в порядке?
— Конечно. Иначе и быть не может. В мире, который сотворишь, ты установишь свои порядки.
— Тот… который Принц… он тоже так говорил.
— Не сомневаюсь. А еще обещал, что сам решит за тебя все проблемы — так?
Я не ответила.
— Так, — глядя мне в глаза, кивнул дедушка. — И где он теперь — Принц? Здесь нет никого, кроме меня.
— Есть.
Меня сдернули с парапета. Не прикоснувшись, какой-то неведомой силой сдернули. И поставили на ноги.
— Рано ты сбросил нас со счетов, ублюдок.
Глава 124
Дима
Впереди горела звезда, и я шел к ней сквозь темноту. Казалось, шел уже много лет — бездумно, неустанно. Все это время росло чувство тревоги. Как будто я забыл что-то важное. Но что? Ведь не было ничего, кроме звезды в черном небе.
Остановившись, я поднял руки, но не увидел их. Попытался коснуться лица — и не смог. Закричал, но не услышал ни звука. А существовал ли я?..
Все, что я мог, это продолжать идти за звездой. Движение я чувствовал. Я и сам был движением. Бестелесным, бессмысленным движением к вечно далёкой звезде. Осознав себя таким образом, я успокоился.
Но вот звезда превратилась в фонарь. Я шел по разбитому асфальту, но уже не к звезде, а к чему-то, что освещал фонарь.
Грохотала вода. Шум этот, знакомый до глубины души, стал громче обычного. Он заглушал даже мысли. Он, казалось, мешал видеть, сговорившись с темнотой. Я шагал, щурясь на освещаемый фонарем круг пространства. С каждым шагом получалось разглядеть все больше.
Это был тот самый мост через Чулым, под которым переваливалась через плотину вода, порождая грохот, шипение, журчание. Я видел отбойник, тянувшийся вдоль дороги. Видел узкую полоску тротуара, перила. Кто-то сидел на перилах, свесив ноги туда, вниз, где бушевала беспощадная вода.
Очередной шаг, и картинка прояснилась. Я увидел длинные волосы, взметнувшиеся от порыва ветра, и побежал. К звезде, упавшей на Землю.
— Стой. — Одно тихое слово, и замерло все. Я, ветер, вода — грохот стих, наступила тишина, в которой я слышал только редкие удары своего сердца.
Жанна повернула голову, посмотрела на меня. Ее лица, сокрытого тенями, я не видел. Только мерещился знакомый блеск глаз.
— Зачем ты ко мне бежишь? — спросила она. — Ведь я — не она.
Волосы, только что бывшие светлыми, потемнели. Теперь, я уверен, на парапете сидела Маша. Лица по-прежнему не разглядеть, но… Это была она.
— Ведь я — не она. — Голос Маши, никаких сомнений.
— Ты — это ты, — ответил я. Что означают эти слова? Что за игра тут ведётся?
Она засмеялась, тряхнула головой, будто указывая куда-то. Я повернулся. На противоположной стороне моста загорелся ещё один фонарь. На перилах сидела спиной ко мне Жанна. Я услышал ее голос:
— Я — не она. Я на другой стороне.
Тишина. От меня чего-то ждали, я должен был что-то понять, но не понимал. И начал злиться.
— Чего вы от меня хотите? — Одинокий голос в кромешной тишине звучал изломанно, криво. — Я делаю всё, что могу!
— Может быть, слишком много? — предположила Маша.
— Может быть, слишком мало? — одновременно с ней произнесла Жанна.
Обе засмеялись.
— А может быть, вообще не то?
Третий голос, более тонкий и опустошенный, заставил меня вздрогнуть. Дальше, в темноте, без фонаря, съежилась на перилах ещё одна фигурка. Тонкая, маленькая, одинокая.
Юля.
Я мотнул головой, разгоняя наваждение, но морок не отступал. Реальность менялась. У моста теперь было три стороны, он будто превратился в смотровую площадку. Жанна, Маша и Юля.