Последствия

Павел Анатольевич, интерпретировав этот порыв, как признак вычитанного вчера диагноза, опираясь на выписанные из той же книги варианты поведения, ещё не замеченные у Славы, спросил:

– Кого я напугал, когда вошёл.

– Его. – Слава кивнул на то же кресло.

– А кто там?

– А ты сам не видишь? Ещё имя-отчество назвать?

– Если ты их знаешь.

– Интерн Интернович. – Слава дико засмеялся.

– Ты говорил, что сбегал не один. С ним?

– Ага. – отдышавшись от смеха, не останавливая скатывающиеся по щекам слёзы, подтвердил Слава.

– Какие у вас отношения? Часто ссоритесь? – Павел Анатольевич придвинулся к изолированному насколько позволял стол.

– Какая тебе разница? Это наше с ним личное дело, какие у нас отношения.

– Я твой врач, а так же друг и должен знать о твоей социализации.

– Вот именно. Друг ты мне на втором месте.

– Не скажешь.

– Нет.

– Зачем ты вернулся в университет? – Павел Анатольевич окончательно убедился в достоверности поставленного диагноза и решил воспользоваться «изменением системы значений и ценностей» Славы.

– Дак к Лерке бегал.

– Зачем?

– Она сама мне записку передала.

– Сама пришла или кто-то из сотрудников госпиталя принёс? – насторожился Павел Анатольевич.

– Интерн принёс вместе с книжкой.

«А он ещё обещал! Я, конечно, там больше не работаю, и Павел Анатольевич думает о фантазии, но лично мне неприятно.»

– У тебя верные друзья.

– Снова о друзьях.

Слава вздохнул и лёг на спину, задеревенев.

– Это я хвалю.

– Не надо, он зазнается.

– Зачем Лера тебя позвала в университет? Для свидания она могла сама приехать, тебе тогда разрешено было.

– Фу, свидание. Я с ней не встречаюсь.

– Я не о том свидании…

– О том которое… тогда не презираю.

– И о чём вы говорили в университете.

– Ни о чём. Она как пришла, закричала и из баллончика на меня чем-то пшикнула.

– Как ты относишься к своей бывшей работе? – перескочил Павел Анатольевич.

– На то она и бывшая чтобы к ней никак не относиться.

– Вернуться не хочешь?

– Мне и тут хорошо.

– Но ты несколько минут назад хотел отсюда уйти.

– Хотел. Мне здесь не нравится.

– Но тебе тут хорошо.

– Ты меня запутал. Мне ту-у-ут хорошо. А именно здесь нет. Интерна, как друга, я ни на кого не поменяю. Но вдвоём скучно. Нам бы третьего. А подселите сюда Николая Александровича! – загорелся Слава.

– Пройдёшь обследование, и переведу тебя в «Небуйную», помнишь старых сожителей?

– Подленький ты человечишка, толстячок.

– Прекрати, Слава. Разыгрался и хватит. – строго пресёк его Павел Анатольевич.

– А ты меня не затыкай. Я свободен говорить, что думаю, и это не оскорбление. Ты толстячок, а люди всегда обижаются на правду. Вот назови меня толстяком, я промолчу.

– Нет. Тебя обзывать я не буду…

– Твоё право. – вставил Слава.

– … Но прошу называть меня по имени-отчеству. Я заведующий госпиталем и по положению выше тебя.

– Вообще-то я на пару сантиметров выше.

– Закончим после, я приду перед началом завтрака.

Терпя бесстрастные препирания, удерживаясь от ответа, Павел Анатольевич выскочил из изолятора.

– Подозрительный он сегодня. Не замечешь? – обратился Слава к стоматологическому креслу.

На нём и правда никто не сидел, и окна, закрывающегося часами тоже было, но как это комната без окна и Слава без Интерна? И мужчина их видел.

«Перестань смотреть через призму зрения здорового человека! Мне, конечно, льстит, что кто-то запомнил меня настолько хорошо, что сам ещё и говорит за меня.»

– Это он пока. Проведёт свои опытики и отстанет, поняв, что ты совершенно обычный. – отвечал удобно растянувшийся на кресле Интерн.

– Я не обычный!

– Да, но и особенный не в его интересах.

– Ну и пусть не в его.

Забыв об Интерне и даже слегка обидевшись на него за то, что тот назвал его «обычным», Слава заперся в душевой кабине. Сидел он в ней долго, сев на кафель и направив воду на голову, не меняясь в лице и без мыслей в голове, иногда откликаясь другу о том, что скоро выйдет, и, умывшись за пару минут до прихода Павла Анатольевича, лёг на кушетку подле аппарата УЗИ в новых, только что взятых из шкафа рубашке и штанах.

Несколько последних дней Слава думал мало, и не то чтобы он стал глуп или мозг его атрофировался, совсем наоборот, с самого его воссоединения мысленно— аналитических процессов, извилины его не были напряжены только последние три дня, и это по рассудительному заключению самого мужчины, «чтобы не выгореть». Учёным он уже себя не называл – настолько противна была ему бывшая его профессия, как и мысль, сподвигшая его на создание машины времени. Только знания всё же вспомнились, но он ими не пользовался, из-за чего некоторые формулы и определения стали забываться.

Так на второй неделе, пока Настя, зевая, читала «Математические начала», они с Интерном отыграли диалог, выдуманный ещё Вячеславом Владимировичем:

– Как ты не понимаешь! Этот… наш мир для таких простаков, как ты и я, подобен океану и инфузории туфельке. Кроме своих родителей, ты никому не нужна.

– А что там? – Интерну досталась роль Леры.

– Неизвестность, другой мир. – Слава не скрывал насмешки и намеренно переигрывал.

– Который может быть хуже нашего.