– Какой бы ни была его мать, Шарль отвез меня в больницу и дал разрешение на шоковую терапию ради моего же блага… и чтобы уберечь Эмили. Но он не запер меня там навсегда. Он не разлучил меня с дочерью. И, хотя не проявлял особого сочувствия, он не отвернулся от меня, что само по себе, учитывая мировоззрение, в котором он вырос, уже неслыханный поступок. Я понимаю, тебе неприятно это слышать. Потому что это показывает Шарля сложным, тонким человеком, а не одномерным, холодным, авторитарным снобом, каким ты хотел бы его видеть. Что позволило бы тебе чувствовать себя трагическим героем, отвергнутым возлюбленной ради «папика».
– Что ж, ты определенно раскрыла все карты, – сказал я, выбираясь из постели. – Так почему бы мне просто не оставить тебя наедине с твоей счастливой жизнью, твоим страстным мужем и…
Она потянулась к моей руке. Я отстранился, взволнованный и негодующий. Тогда она схватила меня за пальцы и потащила обратно в постель.
– Я говорила тебе перед твоим приездом, что совместные выходные невозможны. Поверь мне, я бы предпочла провести субботний вечер с тобой, в этой постели, а не совершать унылую прогулку с моей невесткой, дизайнером интерьеров, чье эстетическое видение застряло в Версале времен Людовика XIV. Но ничего не поделаешь. И нельзя сказать, что я обещала тебе что-то, а потом резко сменила курс. Ты знаешь границы… точно так же, как я знаю, что ты будешь злиться на меня, пока сам не влюбишься.
– Я
Она наклонилась и поцеловала меня.
– Как и я… а теперь мне пора домой. До завтра…
Вот и завтра. Пятница. Три часа пополудни.
– Твой словарный запас, твое владение языком… все становится таким богатым, – сказала мне Изабель, когда после соития мы распластались поперек кровати; и я поймал себя на мысли, что у нас в запасе менее полутора часов, прежде чем ей придется отправиться на свой семейный уикэнд под серым небом Довиля (или, по крайней мере, мне хотелось, чтобы они были такими же серыми и сырыми, как Париж с момента моего приезда). Дважды, пока мы занимались любовью, я замечал, как Изабель пристально смотрит на меня, а потом отворачивается. С выражением лица озабоченным, безрадостным.
– Я заставляю тебя грустить, делаю несчастной? – спросил я.
– Почему ты спрашиваешь?
– Потому что у тебя такой безутешный вид.
Именно тогда она похвалила мой пополняющийся словарный запас, спросив, не способствует ли этому чтение юридических документов?
– Юридический язык сухой, гипердетализированный, – ответил я. – Но одно из его побочных преимуществ – это лексикон. Иногда я думаю, что усвоение новых слов помогает мне оставаться в здравом уме среди банальности того, что приходится поглощать.
– Переводчик во мне одобряет. Мой отец часто говорил мне: «Постоянно изучай что-то новое… даже если это что-то совсем простое вроде незнакомой фразы, названия места, которое раньше не попадалось на глаза, или улицы, где впервые оказалась.
– По-моему, это называется «любопытство».
– Дай мне четыре английских синонима «любопытства».
– Это что, тест?
– Может быть. Поехали, четыре английских синонима, которые я могла бы использовать.
– Пытливость, интерес, дотошность, назойливость.
– Это охватывает целый спектр смыслов от положительных до отрицательных.
– Разве не так с большинством слов? Даже такие безобидные слова, как «хороший», нагружены подтекстом. Позитивный, приятный, авторитетный, превосходный,
– А какие синонимы слова «расстояние»?
– Париж… Бостон.
– Вижу подтекст: картина мира.
– А я вижу такой: слишком много времени на изучение тезауруса от скуки и одиночества.
– Почему ты одинок?
– Потому что ты здесь, в Париже, далеко от меня.
– Тогда найди кого-нибудь там.
– Я уже говорил тебе, у меня нет времени на «кого-то там».
– Даже ради секса?
– Над этим тоже надо трудиться.
– Не так уж много.