Послеполуденная Изабель

Я заставил себя подняться и выйти в ночную морозную ночь Новой Англии, когда вдруг поймал себя на мысли: похоже, долгожданное свидание с Изабель открыло тебе глаза, и ты смог увидеть огромную ценность того, что имеешь с Ребеккой. Да, пожалуй, у меня получится примирить все, что произошло, с осознанием того, что – и тут вступает в игру самооправдание – возвращение в постель к Изабель, в свою очередь, убедило меня в правильности решения отныне полностью посвятить себя исключительно Ребекке.

Как это классически по-американски: добродетель рождается проступком. Искупление, любезно дарованное нечистой совестью.

Тревога – это головокружение от свободы.

Опять эта фраза.

Она преследовала меня на протяжении почти всей ночи.

Вместе с другими мыслями:

В стабильности есть свобода. Уверенность в точном осознании того, во что ты ввязываешься и почему.

Но знаем ли мы когда-нибудь, во что на самом деле ввязываемся? Предвидим ли траекторию истории, в которую вступаем, когда делаем выбор, направляющий нашу жизнь совсем по другому пути. Даже несмотря на то, что сама природа супружества предполагает веру в то, что вы вместе инвестируете в то будущее, где возможно счастье.

В ту ночь я опять плохо спал. Наутро Бостон действительно был полностью закрыт из-за продолжающегося снегопада. Все рейсы были отменены, как и лекции в школе. Я провел день, пересматривая эссе и занимаясь тематическими исследованиями. И все это время ждал телефонного звонка, который мог бы изменить план действий, готовый к запуску. Или телеграммы. Или ее появления на моем пороге, что послужило бы сигналом…

Какой знак мне действительно был нужен?

Я уже убедил себя в том, как лучше поступить. Я все продумал. Как и многие из нас, уверенный в правильности своих мыслей. В то время как в большинстве случаев это просто попытки укротить внутренний страх.

И все же позже я не раз задавался вопросом, как бы все сложилось, если бы Изабель позвонила в тот заснеженный день. Или прошла бы несколько шагов до станции открытого метро Арлингтон, сделала пересадку на Парк-стрит, вышла на Гарвард-сквер и добралась до моего общежития. Действие посылает нас в одну сторону. Бездействие – в другую. Но в конце концов мы сами делаем выбор вслед за выбором, сделанным другими. Точно так же, как они делают выбор, основываясь на сигналах, которые получают от нас. Или не получают.

Так что я прождал весь день. И не получил ни одного сигнала.

Я снова плохо спал.

На следующее утро я купил в местном магазинчике открытку с портретом Т. С. Элиота. Под фотографией великого поэта, сделанной в конце жизни, была помещена цитата из его поэмы «Полые люди»:

Между движением и действием падает тень.

На обороте я написал адрес Изабель в Париже. И это сообщение:

Я женюсь на Ребекке. Je t’aime…

Две противоречивые мысли в одной строчке.

Разве не так мы чаще всего разыгрываем свои карты? Даже если держим их подальше от чужих глаз?

Я купил марку авиапочты. Бросил открытку в почтовый ящик. Я знал, что на этот раз ответа не последует.

Я ошибался.

Весточку от Изабель я все-таки получил.

Семь лет спустя.

Глава четвертая

Семь лет.

Я окончил юридическую школу.

Переехал в Нью-Йорк.

Поселился в квартире Ребекки.

Получил должность в фирме «Ларссон, Стейнхардт и Шульман».

Умер мой отец. Рак поджелудочной железы. Такая же быстрая и безжалостная смерть, как у моей матери. Мы мало общались с отцом в течение многих лет. Он держался на почтительном расстоянии от меня, я уверен, с подачи моей мачехи Дороти. Я принял это нейтральное отчуждение, но все равно сообщал ему новости о себе – письмами два раза в месяц. Он отвечал без промедления, выдерживая тон дружелюбный, информативный, отстраненный. Мы проводили ежегодный уикэнд в его доме в Индиане, когда Дороти уезжала из города. Дороти позвонила мне наутро после того, как рак забрал его жизнь, и сказала, что он ушел быстро. Я не купился на это заявление и мог бы потребовать у мачехи объяснений, почему она не дала мне знать, что дни его сочтены. Но я решил не заводить этот разговор и полетел в Индиану. Я сидел рядом с его холодным телом, лежащим в открытом гробу в местном похоронном бюро. Я пошел на похороны и сохранял самообладание, когда баптистский священник рассказывал о том, каким образцовым он был отцом и как гордился моими достижениями. Я сильно закусил губу, наблюдая, как гроб опускают в землю Среднего Запада. На полпути обратно в Индианаполис и аэропорт в арендованной машине я съехал на обочину пустынного двухполосного шоссе, вышел в кукурузные поля, прислонился к капоту хэтчбека «форд» и несколько минут плакал, как потерянный ребенок, которым и вправду себя чувствовал. Затем я снова сел за руль и уехал. Думая: мы так часто оплакиваем то, чего ожидали, но не получили, и печальную историю, теперь законченную, траекторию которой уже нельзя изменить.

Через два месяца после того, как мой отец ушел в вечность, мы с Ребеккой поженились.