Мысли о Ларе продолжали меня донимать. Может, стоит все-таки поговорить с Массимо, чтобы он понял, как его жена расстроена из-за отца. Похоже, в их совместном прошлом крылась какая-то давняя неприятность или уговор, из-за которого Лара старалась не беспокоить мужа. Лично мне очень бы хотелось, чтобы Нико интересовался, чем опечалена его жена. Я, конечно, буду возить невестку к отцу, сколько понадобится, но когда нога старика придет в норму, наверное, Ларе стоит пригласить его в гости на денек, а я еще и маму позову в помощь. Уверена, она даже обрадуется.
Но все эти мысли испарились, когда, подойдя к люку на чердак, я увидела, что лестница в мою мастерскую опущена. А я всегда ее поднимала, когда уходила. К тому же в мансарде горел свет. Я топталась у подножия лестницы, воображение рисовало грабителей в балаклавах, высовывающихся из люка и размахивающих автоматами.
– Нико! – закричала я. – Кто-то забрался ко мне в мастерскую. – Наверху раздался грохот, что-то раскатилось по полу. – Да Нико же!
Муж выскочил из ванной, мой сияющий рыцарь в полосатом купальном халате, и бросился вверх по лестнице.
Прежде он никогда даже голос не повышал, но сейчас заорал:
– Франческа! Что, черт возьми, здесь произошло?
Ответа я не услышала, только сердитое бормотание, а потом снова голос мужа, сначала резкий, а потом смягчившийся. Я стала подниматься, но Нико высунулся из люка:
– Не заходи пока. Я просто разбираюсь с Франческой. Думаю, вы друг друга не поняли. Франческа считает, что ты выбросила ту шкатулку. Говорит, просила тебя отдать, но ты только отмахивалась, а завтра выставка дизайна, вот дочка и забралась сюда поискать вещицу.
Сердце у меня дрогнуло. В голове вспыхнуло воспоминание, как я воровски оглядываюсь, чтобы, не приведи бог, кто-нибудь не увидел, как я швыряю в мусорный бак злосчастную находку. Как признаться в содеянном, не воткнув нож в еще не зажившую рану?
Наверное, можно было нагло заявить: «Я искала твою шкатулку повсюду, но она, видать, завалилась в одну из сумок, которые я отправила в благотворительный магазин. Мне очень жаль. Давай я куплю тебе новую».
Живот подвело от мысли, сколько для этого придется выполнить заказов.
Но я нарушила слово, и теперь предстояло расхлебывать кашу. В то утро, когда мы убирали на чердаке, я пообещала, что ничего не выброшу без разрешения Франчески. И сама уговаривала девочку не стесняться желания сохранить на память какие-то мамины вещи. Кроме Лары, больше никто из нас не терял мать в юном возрасте, и Франческа имела право распоряжаться ее наследием по своему усмотрению. Хотя, честно говоря, я не ожидала обнаружить среди вещей Кейтлин неразорвавшуюся бомбу, способную разнести вдребезги благостные воспоминания девочки о матери.
Я слышала, как подошвы Нико и Франчески хрустят по половицам, которые я покрасила в белый цвет и сверху покрыла корабельным лаком. Что там могло хрустеть? Потом я поняла: падчерица перевернула лоток с маленькими отсеками, где я хранила бусины, пайетки и драгоценные камушки, которые выискивала на блошиных рынках, выкупала на интернет-аукционах, добывала в благотворительных магазинах. Моя маленькая сокровищница из жемчугов, стразов и драгоценных камней, теперь разбросанных повсюду и раздавленных ногами. В ту минуту я ненавидела Франческу. Мне надоело быть взрослой и разумной, мириться с отвратительным поведением, прикусывать язык и позволять Нико самому разбираться. Да, конечно, мне очень жаль, что Кейтлин умерла и что я не могу ее заменить, но сейчас я жалела, что вообще познакомилась с семейкой Фаринелли. Так и подмывало положить предел безобразиям тринадцатилетней паршивки, разрушающей дело моей жизни, хотя вся моя вина состояла лишь в том, что я пыталась защитить падчерицу от правды о матери и горького разочарования.
Хотелось подняться по ступенькам и наорать на Нико, который оказался таким слепцом, что не замечал, как жена, сунув в сумочку театральный бинокль, торопливо убегает якобы в театр, а на самом деле на свидание с хахалем. Еще, небось, и посмеивалась над мужем, который в это самое время пахал в своем садовом центре, заботясь лишь о том, чтобы успеть распродать очередные цветы, пока они не завяли. Но даже охваченная яростью, я знала, что никогда не воспользуюсь пакостным поведением Кейтлин как оружием. Да, отец Сэма втоптал меня в грязь, но я с самого начала знала, что он собой представляет: игрок, бездельник и бабник. Дин, видать, думал, что верность – это такая нелепая причуда, которую упоминают раз в год в рождественском гимне. И все же я плакала в подушку, убитая горем и потерянная, прижимая к себе новорожденного сына и не представляя, как жить дальше.
Попытка примерить те же чувства к идеальному образу женщины, у которой в ящике стола лежат только щетка для одежды, ложка для обуви да канцелярские скрепки, могла оказаться весьма болезненной. Но эта мысль меня не успокоила. Особенно когда Нико выбрался с чердака до странности довольный и вполголоса сообщил: