Послушная жена

Мама бы наверняка знала, чем утешить Франческу, несмотря на эпопею с пропавшей семейной реликвией. У нее находилось нужное слово для каждого. Даже обитающие в нашем доме крепкие пацаны в худи расступались, чтобы пропустить ее, расталкивали друг друга локтями и держали язык за зубами, когда мама проходила мимо со своим радостным «привет, лапочки», как будто подростки носили чистенькую скаутскую форму и наперебой бросались собирать мусор и мыть машины.

Но я, единственная дочь, главное вместилище всех маминых скромных мечтаний и амбиций, не могла заставить себя выдавить: «Свадебный переполох оказался только началом моих проблем». Я даже себе не хотела признаться, насколько сильно Франческа меня ненавидит: настолько, что намеренно разрушила все мои драгоценные труды.

Я закончила варить кофе, наблюдая, как мама борется с искушением взглянуть на донышко чашки, чтобы прочитать название производителя. Я улыбнулась.

– Ты в последнее время не устраивала гаражных распродаж?

Мама захлопала в ладоши.

– Помнишь ту забавную табуреточку, которая стояла в углу гостиной? На ней еще горшок с цветком пристроился. В прошлую субботу какой-то старик купил ее за пятнадцать фунтов. Я половину отдала Сэму на новую пару вратарских перчаток.

– Вот и зря. Лучше бы себя побаловала.

Мама посмотрела на меня поверх чашки с кофе:

– А я хочу баловать Сэма. Он мой внук, если ты еще не забыла.

Никогда не видела маму такой колючей.

– Мамулечка, да никто же и не возражает. Я тебя чем-то расстроила?

Мамино лицо, которое даже в грустную минутку выражало готовность поймать веселье за хвостик, слезливо сморщилось. Кажется, она не плакала с тех пор, как десять лет назад усыпили нашего старого шустряка джек-рассела. Очень не хотелось думать, что причиной расстройства стали мы с Сэмом. Мама порылась в рукаве в поисках салфетки, в которой я узнала одну из тех, которые она прибирала в сумочку всякий раз, когда водила Сэма в «Макдоналдс».

– Прости, прости, Мэгс. Я рада за тебя, правда-правда, и не стоило нюни распускать. Просто я скучаю по тебе и Сэму. Мне без вас немного одиноко.

Я-то думала, она будет рада вновь заполучить свою квартирку в полное распоряжение и свободно там передвигаться. Но теперь представила, как бедная мама сидит в одиночестве на своем вытертом диване и ей не с кем обсудить провальные безе на кулинарном телеконкурсе. В результате я чуть сама не расплакалась от чувства вины за собственный эгоизм, когда без оглядки, пританцовывая, вошла в свой новый дом.

Мама потерла сухие костяшки пальцев, словно раздумывая, выдержат ли наши отношения очередное откровение. Потом фыркнула.

– Думаю, теперь, когда ты вышла замуж за Фаринелли и поднялась, тебе за меня стыдно. Вот почему ты не хочешь, чтобы я болталась поблизости.

– Да перестань, я всегда рада тебя видеть! – Я приготовилась к следующему маминому выпаду, гадая, где еще допустила позорную ошибку, какой вопиющий недостаток проявила, какой овраг не сумела преодолеть.

– Да? И когда ты в последний раз мне звонила и приглашала к себе?

– Ты моя семья. Тут приглашение не требуется. Приходи в любое время.

Однако здесь просматривалась закономерность. Когда я в последний раз выбралась выпить с подругами, они принялись подсмеиваться, что я, небось, удалила их номера из мобильного. И мне стало обидно, хотя мы и в самом деле стали встречаться реже. Но разве так случается не со всеми, кто выходит замуж? Если боишься растерять друзей, тогда и к алтарю не стоит идти.

Мама покачала головой, и на душе у меня заскребли кошки. Иногда мы препирались по пустякам, но по-настоящему никогда не ссорились. И мне вовсе не хотелось начинать сейчас, когда жизнь должна была наладиться.

– Ты можешь до посинения уверять, что мне здесь всегда рады, но если я захожу, ты вечно талдычишь: пальто повесь сюда, кружку поставь на подставку, не забудь вымыть руки, прежде чем помогать мне с ужином, осторожнее, не опрокинь стакан, словно я пятилетний ребенок, который и воды не выпьет, не пролив.

Я вздохнула, чувствуя, как утихает раздражение. С чего же начать? Как объяснить, до чего тяжело жить в окружении вещей Кейтлин и беречь их как зеницу ока, чтобы не дать Франческе повода сказать: «Мне так нравился этот стол/стакан/ваза/гребаная чайная ложка, но тут явилась Мэгги со своими родственничками и всё испортила»? Как сказать маме, что я трясусь от страха при одной мысли, что Анна увидит неряшливую кучу обуви Сэма, не до конца разобранные продуктовые сумки, ручки без колпачков, разбросанные по кухонному столу, и растрепанную, в затрапезных одежках, вторую жену сына? Что я всю жизнь пыталась приструнить себя и Сэма, но так и не достигла уровня, когда смогла бы не считать нас раздражающими волосками, прилипшими к воротнику гламурного лоска Фаринелли?

И дело не в том, что мама не принадлежала к их кругу.

А в том, что к нему не принадлежала я.

Я взяла маму за руку.