Послушная жена

– Я еще не знаю, насколько все плохо. Вчера вечером так и не рассмотрела толком. Сейчас как раз собиралась подняться.

– Так давай вместе. Чем скорее приведешь мастерскую в порядок, тем меньше будешь злиться.

Мэгги слабо улыбнулась в ответ:

– Спасибо. А когда закончим, сразу отправимся за город и найдем тихое местечко, чтобы превратить тебя в Льюиса Хэмилтона[24].

Уж не знаю, что чувствовала Мэгги, а я, увидев состояние мастерской, чуть не закричала. Но, видимо, невестка была сделана из более прочного материала. Она закрыла глаза, глубоко вздохнула и протянула мне один из лотков:

– Собери, пожалуйста, сюда синие и зеленые бусины и украшения со стразами.

Некоторое время мы работали молча, потом мне стало невмоготу.

– Для такого разгрома, наверное, был какой-то особый повод? Несколько недель назад я видела вас с Франческой и решила, что вы очень хорошо ладите.

Я вспомнила, как смотрела на кудряшки Мэгги рядом с гладкой темной головкой Франчески, когда они корпели над выкройкой летнего топа, который хотела девочка. Я даже чуточку позавидовала прирожденной любви Мэгги к детям. Мне трудно было общаться с Сандро непринужденно и спокойно: материнский инстинкт сдерживали неписаные правила Массимо, а к любви примешивался страх.

По лицу Мэгги, словно тень от листьев на фоне летнего солнца, пробежала смесь эмоций.

– У нас возникла размолвка из-за шкатулки, принадлежавшей ее маме. Франческа решила, что я ее выбросила, и очень расстроилась.

– Это была какая-то особенная шкатулка?

– Довольно красивая. Золотая, а на крышке выложено красными камешками сердечко. Стоит наверняка подороже пары шиллингов.

Кожу начало покалывать, меня охватил тошнотворный ужас, грозя разрушить мою и без того хрупкую вселенную. Коварный шепот подозрений, которые я подавляла годами, опять назойливо зашелестел в ушах.

– Так куда же она делась?

Мэгги колебалась. Я видела, что, в отличие от меня, она не считает ложь смазкой, сглаживающей жизненные ухабы. Наоборот: не имея привычки лгать, невестка в таких случаях терялась и путалась. И когда она решилась открыть рот, ответ был уклончивым.

– Представления не имею. Я нигде не могу найти эту штуку; наверное, выкинула случайно, когда убирала какие-то другие вещи. – Она попыталась улыбнуться. – Забавная такая вещичка: когда открываешь, наигрывала какую-то оперу, как на старинном представлении.

– Оперу?

– Ага. Как оказалось, Кейтлин любила такую музыку, а вот Нико в ней не большой специалист. Или просто мне не говорит. Наверное, не хочет, чтобы я чувствовала себя кретинкой.

Сердечко из красных камешков. Мелодия из оперы, когда открывается крышка. Шкатулочка, которую я нашла в углу ящика под одним из джемперов Массимо.

Подарок, который, как я думала, он приготовил для меня на Рождество пять лет назад.

Глава двадцать вторая Мэгги

После того как мы закончили разбираться в мастерской, Лара поспешно слиняла под предлогом, что «нужно выгулять Лупо». Может, она трусила впервые сесть за руль, но столь ненавистная прежде собака стала вдруг для нее куда важнее разницы между сцеплением и газом.

Когда-то меня все любили. Заказчики, изложив требования к длине подола, молниям и вырезам, еще долго болтали со мной. Я получала открытки с благодарностью за спасение от женщин, которым срочно потребовалось платье для особого случая, и цветы от мужчин, испортивших единственный приличный костюм. А теперь все, кого я знала, бежали от меня, будто лишние пятнадцать минут в моем обществе грозили довести до белого каления. Пару раз звонил Нико, убедиться, что со мной все в порядке, и умолял простить Франческу, говоря: «Если мы преодолеем этот трудный период, то через несколько лет будем посмеиваться над былыми обидами».

Однако сейчас мне вовсе не казалось смешным, что придется убить целый день, заново сшивая платье, которое Франческа в ярости разорвала.

Я мечтала найти путь к прежним отношениям, еще до эпопеи с проклятой шкатулкой, когда падчерица иногда смеялась моим шуткам, а то и вставала на мою сторону против Нико, если тот дразнил меня за неряшливость. Когда мне не приходилось пинками гнать себя в комнату, если там сидела Франческа. И отыскать этот самый путь следовало до того, как мне станет все равно, пока не проснулся инстинкт самосохранения и не пресек на корню попытки прирастить к собственной душе чужого отпрыска, который меня ненавидит.

Конечно, Франческа была еще ребенком. Или я сама так и не повзрослела. А бедняга Нико оказался меж двух огней. Но телефонный разговор с ним лишь сильнее разозлил меня.

Я решила заехать за Сэмом в школу, просто чтобы выбраться из дома, хотя сын предпочитал идти домой пешком. У школьных ворот ко мне подошла одна из тех мамочек, что носят платья в стиле 1950-х, балетки и коротенькие жакетики.

– Вы ведь мачеха Франчески, верно?

Мне удалось выдавить «да», в котором сквозило подозрение, как будто я отвечала на вопрос незнакомца по телефону: «Вы хозяйка дома?»