Я рылась в памяти, ища подозрительные моменты, но находились только случайности, которые легко могли быть результатом того, что муж назвал бы моей склонностью раздувать из мухи слона. Когда во время болезни Кейтлин Массимо читал ей вслух, это можно считать подозрительным или он всего лишь проявлял доброту? А ходить с ней в оперу, потому что Нико ненавидит классику, а мой муж любит, – это уловка или целесообразность? Направлять руку Кейтлин, пока она добавляет трюфели в ризотто с грибами, которое Массимо же и научил ее готовить в нашем последнем совместном отпуске в Италии, – это вопиющее предательство или его обычная любовь к прикосновениям?
Я сделала себе чашку чаю и попыталась мыслить здраво. Пять лет назад, когда я перед Рождеством обнаружила в ящике стола золотую шкатулочку, Сандро было два с половиной года. И справедливости ради следует отметить, что мы Массимо далеко не на все смотрели одинаково, хотя мне и в голову не могло прийти, что из-за наших разногласий он перепрыгнет через садовую ограду и устроит себе небольшой расслабон с Кейтлин по самой банальной причине: «Жена меня не понимает».
То Рождество совпало с периодом, когда на всех семейных сходках Фаринелли обсуждался один вопрос: «В какое время укладывать ребенка спать, или Бунт Сандро, который отказывается ложиться в положенный час». Анна возглавила кампанию «Быть в постели к семи, иначе начнется великое бедствие», отмахнувшись от моего контраргумента, что в Италии дети, похоже, встают с петухами. Она лишь фыркнула: «Но Сандро живет в Англии, Лара».
Затем вступала Кейтлин с обличительной речью «Исследования показывают…», мне же оставалось только забиться в уголок и помалкивать, а Массимо обвинял меня, что Сандро засыпает, только если я сижу с ним, пока он не вырубится.
Но в преддверии Рождества муж решил, что, поскольку он уезжает в отпуск на пару недель, пора разобраться в «спально-скандальной ерунде».
Я прихлебывала чай, вороша воспоминания о той святочной неделе, затем передумала и попыталась выбросить все из головы. Не хотелось припоминать, как я поглаживала Сандро по лбу, дожидаясь, пока дыхание ребенка станет сонно глубоким и ровным, а Массимо раздраженно взбежал по лестнице в детскую и словно клещами стиснул мне запястье пальцами.
– Ты же не будешь сидеть здесь всю ночь.
– Ш-ш-ш. Через минуту ребенок уснет.
И тут началось.
Сандро, встревоженный резким тоном отца, распахнул глаза:
– Мамочка, мамочка, не уходи, не уходи.
Массимо рывком поднял меня.
– Пора спать, Сандро.
Сын задрал подбородок:
– Нет, папочка, не пора. – И отбросил одеяльце с динозавриками, готовый вылезти из постели и кинуться мне в объятия.
Я еще пыталась уладить дело:
– Погоди, сейчас я его успокою, а потом спущусь к тебе.
Но муж принялся заталкивать ребенка обратно в кровать, у Сандро началась истерика, а Массимо принялся орать на него, пытаясь заставить замолчать. Потом вытолкал меня из спальни под нарастающие детские крики, захлопнул дверь и встал перед ней.
– Спускайся.
В ответ на мольбы позволить мне вернуться и успокоить Сандро Массимо пригрозил войти и наподдать сыну:
– Я заткну этого сопляка. Он у меня узнает, кто здесь главный.
Ручка двери, которую подпирал Массимо, дергалась вверх-вниз, и каждая крошечная частичка меня стремилась ворваться внутрь и сказать своему дрожащему от ужаса ребенку, что он в безопасности, что не нужно бояться, что мама рядом. Но в результате я спустилась в кухню и принялась напевать себе под нос, чтобы не заорать в голос, однако все же слышала, как муж заходит в спальню Сандро.
Массимо никогда не бил ребенка, но в муже ощущалась постоянная напряженность, которая однажды могла вырваться наружу, хоть он и сдерживал себя.
Вечера стали похожи один на другой. Я начинала нервничать из-за «концертов перед сном» сразу после завтрака. Но через две недели Массимо объявил о своем триумфе, самодовольно повествуя, как легко Сандро стал засыпать, и разглагольствуя, что ребенку просто требовалась «твердая рука».
Я не стала ему говорить, что Сандро снова начал мочиться в постель, а ведь уже добрых два месяца такого не случалось. Я сама справлялась с неприятностями. Тихо, без помпы.
Но деспотизм Массимо в вопросах сна еще не означал, что муж гулял налево. Я не припоминала, чтобы он надолго пропадал. Зато очень хорошо помнила, как в отсутствие Массимо в доме становилось легче и свободнее дышать: никто не демонстрировал ребенку «кто в доме хозяин» при каждом удобном случае, а я могла не укорять себя за излишнюю мягкость, а просто наслаждалась общением с двухлетним сыном и следовала инстинктам, не пропуская их через фильтр неуемных ожиданий Массимо.