Послушная жена

Бойкая болтовня Массимо о сюжете оперы и попытка даже поддразнить Нико тем, что Мэгги может предпочесть другого брата, свидетельствовали о том, каким умным он себя считал. Или какими бестолковыми считал всех прочих. Меня переполняла небывалая ярость. Вспомнился подаренный мне однажды «пирог дружбы»: кастрюля с закваской, бродящей и бурлящей, которую надо было регулярно подкармливать сахаром, мукой и молоком. Вот только мой гнев питали несправедливость, ревность и обида. Обычно я искусно маскировала свои чувства, стараясь сохранять спокойствие. Но когда Массимо с многозначительным видом поведал Мэгги о том, что будет происходить на сцене, желудок у меня скрутило так, словно бурлившая внутри горечь вот-вот выплеснется впечатляющим взрывом правды, осветив звездное небо фейерверком ругательств.

Анна подпевала солистам и дирижировала невидимым оркестром, сгибая и вытягивая пальцы. Время от времени она шипела на Сэма и Франческу, которые швыряли в публику клочки разорванной программки, а потом умирали со смеху, когда люди начинали оглядываться и искать, откуда сыплется бумажный дождь. Берил то и дело поглядывала на часы и совала Сандро ириски. Я была бесконечно благодарна, что она полностью на стороне моего сына. Нико выглядел так, словно его захлестнули волны воспоминаний; взгляд бегал по сцене, как будто каждая нота, каждый жест возвращали его назад во времени. Опера совершенно точно должна была напомнить ему о первой жене, о сотнях вечеров, когда музыка просачивалась в сад, наполняя окрестности волнующими нотами порушенной любви, разбитых надежд и преждевременных смертей.

Хорошо бы Нико так и не узнал, что́ сделала Кейтлин.

Что сделал Массимо.

Я не могла дождаться окончания оперы. И была не одинока: более половины нашей компании на финальных аккордах продемонстрировали куда большее оживление, чем на протяжении всего спектакля. Но Мэгги искрилась восторгом, пока мы шли обратно к машине, а я старалась заглушить чувство, что меня предали.

– Боже мой, это было потрясающе! – восхищалась она. – Не стану врать, поначалу опера показалась мне до смерти скучной. Но ты был прав, Массимо: актеры играют так, что сразу смекаешь, что там за история, хоть языка и не понимаешь. И костюм у главной героини просто невероятный. Интересно, какие там камушки, раз они так сверкают. А музыка, кстати, показалась мне немного знакомой, хотя бог знает с чего, я же никогда не слушала оперу.

И снова вопросы, наблюдения и соображения, как у записной зубрилы. И Массимо, уж конечно, не упустил возможность развернуть павлиний хвост: ну как же, главный носитель знаний, учитель, терпеливый толкователь. Мне хотелось встряхнуть Мэгги, сказать ей, чтобы не поддавалась, не покупалась на показной лоск, на этот слой «культурки», настолько тонкий, что малейшее раздражение, препятствие или возражение стирают его, обнажая отвратительное себялюбие и мстительность.

Когда мы подошли к машинам, Анна отмахнулась от детей:

– Нико, Берил, Мэгги, вы поедете со мной. Я больше не могу выносить их визг.

Сэм с Франческой забрались в машину дяди, и мой сын потребовал, чтобы Массимо опустил крышу:

– Помчимся, как Джеймс Бонд!

Сандро втиснулся рядом с ними, бледный и вялый, словно ему давным-давно пора было спать.

Массимо всегда водил лихо, резко нажимая то на газ, то на тормоз, но в этот вечер, переполненный тестостероном, он превзошел самого себя, сперва разогнавшись по окраинам, а потом, уже за городом, вписываясь в такие виражи, что машина едва не вставала на два колеса. Да еще и Сэм с Франческой его подначивали. В боковом зеркале с моей стороны то и дело мелькало лицо Сандро с распахнутыми в ужасе глазами, а волосы мальчика развевались во все стороны, как у спятившей марионетки.

В конце концов я не выдержала:

– Сбавь скорость! Не гони!

– Кто смеет считать мою жену жалкой трусихой? – крикнул Массимо, не оборачиваясь. Сэм требовал ехать еще быстрее, и Франческа поддакивала, хотя, по-моему, в ее голосе уже слышалась нотка страха. Но Массимо всегда твердил ей, какая она смелая, «крепкая, как старые ботинки, и решительная, как мать», а потом обычно уточнял: «В отличие от моего сына, непревзойденного слабака», так что из племянницы союзника не вышло бы.

Я вспомнила, как ездила моя мать: строго соблюдая скоростные ограничения, чуть склонившись вперед через руль к ветровому стеклу; идеальный пример водителя, всегда действующего по принципу «посмотри в зеркало, включи поворотник, потом крути руль».

И все же, когда грузовик вылетел на встречную полосу дороги с двусторонним движением, у мамы не было ни единого шанса. Массимо же нарушал все мыслимые правила, сверх меры превышал скорость, да еще бравировал, что, если мы врежемся, нас выкинет из машины и размажет по обочине, как яйца всмятку. Я умоляла:

– Хватит! Хватит! – Но Массимо только сильнее жал на газ, хохоча, когда шины визжали на поворотах.

Я вцепилась одной рукой в дверцу, а другую просунула между сиденьями, ища ладошку Сандро. Он ухватил меня за пальцы, и мы объединились в безмолвном ужасе.