Послушная жена

Когда мы добрались до замка, футболка у меня под мышками была мокрой, а живот скручивали спазмы. Машины Анны, конечно же, еще не было. Со всей быстротой, на которую были способны дрожащие ноги, я подхватила заплаканного Сандро и взбежала по каменной лестнице. Уложив сына в кровать, я убрала волосы ему со лба и вновь предалась мечтам о нашей жизни в маленькой квартирке, где ему больше никогда не будет страшно.

Где больше никогда не будет страшно мне.

Потом быстренько прыгнула в постель, надеясь, что удастся притвориться спящей. Массимо, добираясь до спальни, очевидно, выпил еще пару рюмок. Снаружи в коридоре, полный дружелюбия, он перед Берил строил из себя крутого добряка:

– Если вам что-нибудь понадобится, что угодно, только свистните! – А потом хлопал по ладони Сэма: – Мой отважный маленький второй пилот.

Но едва оказавшись внутри, где толстые средневековые стены заглушали громовые раскаты его гнева, муж зашагал по спальне, пиная ножки кровати с балдахином.

– Ты выставила меня сегодня полным придурком. Значит, я не заслуживаю публичного одобрения жены за подвиги на сексуальном фронте? Бьюсь об заклад, они теперь думают, что у меня вообще не стоит. Господи, как же мне не повезло с женами! Одна, тупая корова, совсем не хотела детей, а другая родила дристуна с заячьей душой, а теперь не может снова забеременеть.

Если нарисовать сценарий наших отпусков, уверена, у Массимо он окажется одинаковым из года в год. Сначала понервничать из-за перерыва в работе. Потом громко повозмущаться, как надоело в очередной отпуск «торчать со всеми» круглые сутки изо дня в день. Ощетиниться на тех ближних, кто осмеливается иметь собственные потребности, желания и мнения, которые не вписываются в его шаблон идеального мира. В очередной раз пропесочить Сандро, которого муж считал жалким/бесхарактерным/плаксивым. Во всеуслышание заявить о разочаровании, что Сандро не такой «напористый и отчаянный, как Франческа». Поскандалить по глупейшему поводу. Извиниться, затихнуть на несколько дней. И наконец, заключительный взрыв, после чего следуют сплошное обаяние и уверения на обратном пути, что этот отпуск – один из лучших в жизни.

Я замерла в постели, готовая вскочить или оттолкнуть мужа, если потребуется. Разговоры с Массимо напоминали задание из викторины, когда в наушниках играет одна песня, а игрок пытается петь совсем другую.

Результат тот же – мешанина смыслов, – но без надежды на приз в конце. Я призвала на помощь всю свою храбрость.

– О сексе и речи не было. И я никогда ни с кем не обсуждала нашу сексуальную жизнь. Это ты решил во всеуслышание заявить, что у нас больше не может быть детей.

Я слишком поздно поняла, что совершила ошибку. Одну из многих. Осмелилась швырнуть в пространство обвинительное «Это ты…».

– Ты заставила меня почувствовать себя вот такусеньким, – рявкнул Массимо, сложив большой и указательный пальцы у меня перед носом.

Чаще всего в подобных случаях я просто помалкивала, позволяя мужу разглагольствовать, пока он не выдыхался. Но сегодня он жаждал ответа. Никакая другая реакция его бы не удовлетворила. Мне же совершенно не хотелось держать себя в привычной узде. У меня из головы не шло самодовольное, хвастливое выражение его лица, когда он объяснял сюжет «Пелеаса и Мелизанды»: «Женщина полюбила не того брата». Слов, которые обычно помогали мне разрядить ситуацию, нынче не нашлось. В груди клокотал гнев: ведь это же чистое везение, что мы вернулись домой живыми. Я умоляла Массимо сбавить скорость, а он с удовольствием играл на моем страхе. И подверг опасности нашего сына, не говоря уже об остальных детях.

Я села в постели.

– Сволочь ты. Полный придурок. У меня мать погибла в автокатастрофе. И после этого моя жизнь изменилась навсегда. А ты, желая покрасоваться, чуть не угробил и своего ребенка, и вдобавок чужих детей только потому, что твое тупое смешное эго обиделось, раз я не встала на улицах Сан-Джиминьяно и не проорала на весь белый свет, какой ты знатный итальянский жеребец в постели! – Я и сама вздрогнула от таких смелых слов, как будто их от моего имени выкрикивал кто-то другой, стоящий позади.

Массимо же, наверное, удивился бы меньше, если бы дама в ночнушке с рюшами на портрете у нашей кровати внезапно выскочила из рамы и набросилась на него.

На виске у него запульсировала большая синяя вена, словно дождевой червь, скользящий под поверхностью почвы. Муж открыл рот, втянул воздух, чтобы изрыгнуть ругательство пооскорбительнее и приструнить меня, но, потрясенный моим отпором, на секунду замер.

Потом не без труда выдавил:

– Да как ты смеешь…

– Смею что? Ругаться? Высказывать свое мнение? Возмущаться тем, что ты, большой, здоровый дядька, ведешь себя как гребаный бандит, с наслаждением запугивая маленького ребенка, собственного сына, пока тот не задохнется от испуга? Посмотри на себя. Амбал, размахивающий кошельком, шут, готовый всех развлекать.

Массимо поднял руку.