Посмертие

— Ты здесь в безопасности, брат мой. Хава вазунгу вату вема. Эти европейцы хорошие люди. Они Божьи люди. — Паскаль невольно улыбнулся. — Я не доктор, но, по-моему, температура твоя спадает. Пастор сказал, если температура спадет, ты на пути к выздоровлению. Он умеет лечить. Я давно работаю у него, еще когда жили на побережье, до того как он переехал в Килембу. Его лекарства спасли меня, когда я хворал. — Паскаль погладил шрам на шее. — И тебя он тоже вылечит, но мы не станем надеяться только на него. Мы попросим и Божьей помощи. Я помолюсь за тебя. — Паскаль зажмурился, сложил ладони и начал молиться. Хамза ясно видел его, словно зрение прояснилось. Он смотрел на сидящего на стуле Паскаля, на его морщинистое обветренное лицо, закрытые глаза, тот бормотал священные слова. Хамза обвел взглядом комнату — столик с лампой, полуотворенная дверь, — точно видел все это впервые. В разгар молитвы Паскаль взял Хамзу за правую руку, лежащую на кровати, и поднял его ладонь. Хамза видел, что Паскаль крепко сжимает его руку, но не чувствовал этого. Другую руку Паскаль положил ему на лоб и вслух произнес благословение.

— Ты вспоминал дурные времена? — спросил он потом. — Если хочешь, я побуду с тобой, но, может, тебе лучше поспать. Я услышу, если ты позовешь. Дверь открыта, я сплю в соседней комнате. Хочешь, чтобы я остался? Завтра пастор увидит, как блестят у тебя глаза, и очень обрадуется.

Наутро пастор измерил ему температуру и одобрительно кивнул. Убрал повязку, взгляд его омрачился, но он притворился, что все в порядке. Паскаль поправил Хамзе подушки, пастор стоял рядом. Худощавый, аккуратный, он держался прямо и чопорно, как и говорил офицер. Когда Паскаль уложил Хамзу поудобнее, пастор спросил по-немецки:

— Verstehst du? Ты понимаешь меня? Хочешь, Паскаль переведет?

— Я понимаю, — ответил Хамза и удивился: собственный голос показался ему чужим.

Строгое лицо пастора осветила улыбка.

— Обер-лейтенант говорил нам, что ты понимаешь. Это хорошо. Если не поймешь чего-то, что я скажу, покачай головой. Я думаю, температура спала, но это лишь первый шаг на пути к выздоровлению. Оно займет долгое время, — сурово сказал он, точно Хамза мог по ошибке решить, будто опасность миновала. — Когда кровотечение прекратится, начнешь понемногу двигаться, делать упражнения. Пока что рана еще немного кровит. Война все осложняет. Мы сделаем что можем, пока не отправим тебя в больницу, там о тебе позаботятся как следует. Главное — не допустить заражения. С этого дня мы понемногу, шаг за шагом переведем тебя на твердую пищу. Ты можешь двигать правой рукой? С этого мы и начнем упражнения, с правой руки и правой ноги. Паскаль тебя научит.

Паскаль был Хамзе главной сиделкой. Ночевал в его комнате, хотя у него было свое жилище в миссии. Каждое утро мыл Хамзу, помогал сесть, массировал ему руки и правую ногу, разговаривал с ним в неторопливой, немного торжественной манере. Потом молился, закрыв глаза, и кормил Хамзу завтраком: кислое молоко, сорго, тыквенное пюре, — то же, что, по словам Паскаля, ели все африканские работники миссии. После этого укладывал Хамзу поудобнее и уходил заниматься прочими делами.

В открытое окно Хамза видел часть смоковницы и часть дома миссионера. Почти каждое утро он видел маленькую светло-зеленую цаплю, она подолгу стояла неподвижно на краю крыши, а потом без видимых причин улетала. Отчего-то вид цапли, стоящей неподвижно на краю крыши, наполнял его душу печалью. Ему становилось очень одиноко. В десятом часу утра его приходил осмотреть пастор. Наклонялся над ним, Хамза чувствовал аромат мыла, влажной кожи и овощей, похожий на запах дрожжей. Пастор тщательно осматривал рану, заставлял Хамзу двигать руками и ногами, подробно расспрашивал его и независимо от результатов осмотра казался мрачным и серьезным.

В окно долетали звуки пианино, голоса девочек: это они играли и пели; Хамза слышал их голоса, когда они гуляли в патио. Иногда днем его навещала их мать, фрау пастор. Стройная блондинка, явно привыкшая к нелегкому труду, пожалуй, немного усталая, но с неизменной улыбкой. Обычно она приносила ему что-нибудь на жестяном подносе: печенье, кружку кофе, мисочку инжира, порезанный огурец. Рассказывала о жизни на побережье, откуда они перебрались в Килембу. Не правда ли, здесь красиво? Ночная прохлада отпугивала комаров, после побережья это сущее облегчение. И она, и пастор выросли на ферме, здешний климат благоприятен для посевов. Разве вам здесь не нравится? Вот увидите, климат пойдет вам на пользу. Она задавала Хамзе вопросы, ахала над его немецким. Великолепное произношение! После ее визита Хамза всегда чувствовал себя здоровее, чем на самом деле. Если фрау пастор в урочное время не могла принести ему печенье или фрукты, приходила Субири, жена Свидетеля, ставила жестяной поднос на тумбочку возле кровати и что-то ласково бормотала.