Посмертие

— Какую книгу? — удивился тот. — Ты разве умеешь читать?

Немного, подумал Хамза, вспомнив об офицере.

— Да, я умею читать, — ответил он.

— Я тоже умею читать. Если хочешь что-нибудь почитать, в шкафу в часовне есть брошюры, — сказал Паскаль. — Можем вечером почитать вместе. Я иногда читаю Свидетелю и Субири. Они очень благочестивые христиане.

— Нет… То есть да, если хочешь, почитаем вместе, но оставил ли он для меня книгу? Офицер, — пояснил Хамза.

Паскаль пожал плечами.

— С чего бы? Разве он твой брат?

Фрау пастор сказала ему с улыбкой:

— Лиза говорила, вы отобрали у нее листок с гимнами, когда она учила вас читать. Она разозлилась, что вы позволили себе такую вольность. Если хотите, я поучу вас читать.

— Я умею читать, — ответил Хамза.

Она приподняла брови.

— Я не знала, — сказала она.

— Немного, — робко добавил он. — Мне надо больше практиковаться. Обер-лейтенант оставил для меня книгу?

Она отвернулась, не ответив, но потом сказала:

— Я узнаю у пастора. А почему вы спрашиваете?

Перед тем как она отвернулась, Хамза заметил, что в ее глазах на миг вспыхнул огонек, и понял, что никакая это не галлюцинация, что офицер, скорее всего, оставил книгу, но от него это скрывают. Хамза покачал головой, точно сам не знал, почему спрашивает, или не придавал этому значения. Он не хотел поднимать шум, поскольку книга могла оказаться лишь горячечной игрой его воображения.

— Мне казалось, я что-то такое запомнил, но наверняка не знал. У меня память путается.

Чем больше он размышлял об этом, тем больше убеждался, в голове всплывали целые фразы офицера — о пожаре, гибели младшего брата, о том, каким тот был юным. Потом он сказал: книга для того, чтобы Хамза практиковался в немецком, а потом добавил еще что-то про черномазых преступников. К чему это, Хамза не помнил. Он делал упражнения, в душе благодарил заботившихся о нем пастора и Паскаля, давил в себе страстное желание заполучить книгу или хотя бы попытаться. Снаружи рана полностью зажила, хотя он по-прежнему опирался на костыли. Выздоровление затянулось: прошло Рождество, за ним Новый год, в миссии побывал британский офицер, Хамзе велели не показываться ему на глаза. Британский офицер сообщил пастору, что в стране и во всем мире бушует эпидемия инфлюэнцы, жертвы исчисляются тысячами. В Германии хаос, кайзера свергли, провозгласили республику. В России после революции начался хаос и война, убили царя и всю его семью. По всему миру беспорядки, сказал офицер. В миссии есть пища, припасы, лучше переждать волнения здесь, пока не поступят более четкие распоряжения.

В конце концов о книге упомянул сам пастор, но не напрямик. После очередного осмотра он предложил Хамзе прогуляться, чтобы разработать ногу. Наступил вечер, они дошли до дверей здания миссии, потом до ворот ограды. Там пастор остановился, окинул взглядом простирающуюся впереди равнину, посмотрел на откос вдали.

— На закате здешние пейзажи кажутся милее, не так ли? При этом здесь никогда не происходило ничего важного, и мы это знаем, — сказал он. — Это место не имеет никакого значения в истории человеческих достижений и устремлений. Можно вырвать эту страницу из истории человечества, ничего не изменится. Понятно, почему здешние обитатели так довольны жизнью, хотя и страдают от множества недугов. — Он посмотрел на Хамзу, спокойно улыбнулся, довольный своим замечанием. — По крайней мере, так оно и было, пока не явились мы и не принесли им слова неудовлетворенности: прогресс, спасение, грех. Всем здешним жителям свойственно одно качество: ни одна мысль не задерживается у них надолго. Порой это выглядит ложью, но, по сути, это недостаток серьезности, ненадежность, небрежность в исполнении. Поэтому необходимо повторять им указания и за всем наблюдать. Только представь, если мы завтра уедем, их жизнь потечет по-старому: так зарастает буш.

Он вновь посмотрел на Хамзу, развернулся и пошел к дому. Хамза подумал, что пастор разрывается между навязанной ему необходимостью повелевать и сердечным желанием оказывать помощь. Интересно, таковы все европейские миссионеры, которые работают с отсталыми людьми вроде местных жителей?

— Офицер, который тебя изувечил, должно быть, потерял рассудок, — продолжал пастор на обратном пути. — Обер-лейтенант рассказывал мне о нем. Сказал, что он очень опытный военный, но увлекался политикой и таил обиду на немецкую знать и правящий класс. Наша страна мучительно разобщена, и теперь, после поражения в войне, недовольные изгнали кайзера и воцарился хаос. Поневоле задумаешься, что такой человек, как фельдфебель, делал в имперской армии в Восточной Африке. Может, его привлекала жестокость, и шуцтруппе предоставила ему возможность насладиться ею. Еще обер-лейтенант говорил, этот офицер был практически неуправляем, он ненавидел местных и регулярно нарушал правила, что можно с ними делать, чего нельзя, и с аскари обращался так же. То, как он поступил с тобою, по законам шуцтруппе преступление. Обер-лейтенант признался, ему показалось, фельдфебель хотел напасть на него, а ударил тебя.