Посмертие

Хамза тихо жил в своей комнатке-парикмахерской, старался приходить и уходить как можно незаметнее. В дом его больше не приглашали, хотя он слышал голос Би Аши, теперь он узнавал его, если тот возвышался в волнении или злости. Порой вечерами Халифа заглядывал к нему, приглашал посидеть на крыльце с ним и со всеми, кто зайдет поболтать. Самыми частыми гостями Халифы, его бараза, были двое: школьный учитель Маалим Абдалла и портомой Топаси, все трое дружили с детства. Крыльцо было застелено плотной плетеной соломенной циновкой, освещала его керосиновая лампа, кандили, висящая на крюке в потолочной балке. Лампа сияла мягким золотистым светом, превращавшим открытое пространство во внутреннее помещение. Проходившие мимо люди здоровались еле слышно, точно не хотели помешать им громким приветствием. Трое мужчин любили посплетничать.

Маалим Абдалла обычно говорил последним. Он был самым мудрым из них и часто произносил слова утешения после того, как Топаси сообщал свежие слухи. За любовь к слухам его и прозвали Топаси, мусорщик. После того как Топаси передавал им последние сплетни, Халифа сетовал возмущенно, что мир катится к черту. После этого наставал черед Маалима Абдаллы добавить к беседе прозорливое замечание.

Маалим Абдалла пошел в школу на Занзибаре, потом учился в лучшей германской школе в городе, чтобы стать учителем. Он был знаком с человеком, который работал посыльным в канцелярии председателя окружной администрации, городском управлении британских колониальных властей, и через него получал старые газеты после того, как их сдавали в архив. Там среди прочего были экземпляры правительственной «Газеты территории Танганьики» и газеты кенийских поселенцев «Восточноафриканский стандарт». Английский Маалим Абдалла знал плохо, помнил что-то из начальной школы на Занзибаре, но успешно обходился и этим — как на работе, так и на баразе. Периодический доступ к тому, что он именовал международными изданиями, придавал его мнениям и суждениям беспримерный вес по крайней мере в собственных глазах. Дискуссии мужчин отличались категоричностью, порой мелодраматичностью, сопровождались обильными преувеличениями и смехом. От Хамзы не требовали участвовать, но помнили, что он сидит с ними, потому что время от времени тот или другой прерывали беседу и объясняли ему очередную подробность. Так Хамза узнал, откуда у Топаси такое прозвище. Чаще всего мишенью для их насмешек оказывался молчаливый Хамза, но он все равно составлял им компанию и понимал, что служит им безобидным развлечением.

После призыва к намазу иша, на который никто из трех друзей не откликнулся, дверь дома приоткрылась, Халифа встал, принял поднос с чашками и кофейником. Хамза не видел, кто принес поднос, а глазеть было бы неприлично, но он решил, что это девушка-служанка, которую он тогда видел во внутреннем дворе. Он представить себе не мог, чтобы Би Аша, раздражительная хозяйка дома, снизошла до того, чтобы обслуживать собравшихся на крыльце болтунов и приносить им кофе. В первый раз на подносе было только три чашки кофе, и Хамза воспользовался этим предлогом, чтобы уйти.

— Этот парень просто святой, — сказал Халифа. — Надо думать, идет в мечеть. Ты уже не успеешь.

— Он, наверное, устал слушать вашу глупую болтовню, — заметил Маалим Абдалла. — Идите, молодой человек, идите и заслужите благословение.

Несколько вечеров спустя, когда Хамза сидел на баразе, сразу после призыва муэдзина к намазу иша дверь приоткрылась, как прежде. Халифа посмотрел на Хамзу, тот встал и принял поднос. О бедре он забыл и, поднявшись на ноги, невольно ахнул от боли. Ухватился за мангровый столб, чтобы не упасть, и быстро устремился к двери, пока мужчины ничего не сказали и не успели сдвинуться с места. Хамза взял поднос, взглянул на женщину, стоявшую в тени двери, заметил в ее глазах удивление и, пожалуй, тревогу. Он чуть улыбнулся, чтобы ее успокоить, пробормотал благодарность, но сомневался, что удалось четко выговорить слова. Повернувшись с подносом, он заметил, что чашек на нем четыре. Поставил поднос перед Халифой, но садиться не стал.

— Останься, выпей кофе со старшими, — предложил Халифа. — Успеешь еще помолиться.

— Ну ты, кафир, — вмешался Топаси. — Не отговаривай человека молиться. Так ты навлечешь на себя еще большее горе. Заработаешь горсть грехов, а у тебя их и так уже огромная куча.

— Никогда не вставай между Богом и человеком, — подхватил Маалим Абдалла.