Посмертие

— И ты тоже дурак, но тебя мне жаль, потому что ты поступаешь так из превратно понятой гордости и хороших манер. Мне знаком этот типаж, уж поверь. А он просто дурак, так и не повзрослел. И чего он так носится с этой покупкой? Возомнил, будто все рыбаки и лодочники в городе мечтают украсть у него этот мотор. Это его новая затея. Пару лет назад он потратил несколько тысяч на лодку. Собирался перевозить грузы, рассчитывал заработать на этом. Не заработал, теперь вот выкинул тысячи на мотор, думает, это принесет ему деньги; может, и принесет, но пока что он ведет себя как дурак и ставит тебя под угрозу. Как стемнеет, запирайся на засов и никому не открывай. Места здесь глухие, заброшенные, сюда забредают поспать пьяницы и любители гашиша. Ты понял? Что бы ни творилось снаружи, не открывай дверь. Пусть делают друг с другом что хотят, а ты оставайся внутри.

Халифа так беспокоился за его безопасность, что Хамза не стал объяснять: он видывал кое-что пострашнее пьяниц и любителей гашиша, — кивнул и пообещал быть осторожным. Днем забрал вещи из комнатки в доме Халифы, зашел в кафе, купил лепешку и рыбы, потом вернулся на склад. Ночью по крыше бегали кошки, орали в проулках, а перед тем как уснуть, Хамза слышал чью-то пьяную песню и плач, кто-то звал кого-то по имени, словно снедаемый страстью. Проснулся Хамза до рассвета и лежал, размышляя, дожидаясь зари.

Каждый вечер, до наступления темноты, он устраивал себе ложе из джутовых мешков: накрывал их соломенным тюфяком, своей бусати[73]. Мешки пружинили, подавались под его телом, и бедро почти не болело, только если ему случалось повернуться во сне. Потом он шел в кафе поесть: брал карри из козлятины или рыбу, иногда просто хлеб с маслом. Потом направлялся в мечеть, совершал омовение, молился, после чего, уже в темноте, возвращался на склад. Зажигал масляную лампу, которую выпросил у купца, запирал дверь на засов и ложился спать. Если не спалось, доставал из мешка книгу и перелистывал Шиллера. В тусклом свете лампы читать выцветшие страницы старого издания было неудобно, и он просматривал знакомые отрывки. Он доставал книгу столько же из удовольствия подержать ее в руках, сколько для чтения.

Потом он лежал в золотистом мерцании лампы, пытаясь не обращать внимания на мышиное шебуршание среди ящиков и мешков. Порой он чувствовал себя первобытным человеком, который с наступлением темноты забивается в нору под землей, пещерным человеком, прячущимся от ночных страхов. Он не гасил лампу до рассвета, чтобы отогнать эти страхи, но бессилен был против шорохов, подкрадывавшихся к нему в бессонные ночи. Часто он засыпал без труда, но порой ему снились разорванные изувеченные тела; на него кричали чьи-то громкие голоса, полные ненависти, и со злобой таращились прозрачные студенистые глаза. Ночи на складе превратились в недели, он стал спать дольше, под конец даже до зари. Каждое утро просыпался с удивлением, что спал так долго, и пересчитывал часы безмятежного сна, как жадный лавочник пересчитывает монеты, скопившиеся в ящике кассы. Он был благодарен за отраду отдыха.

* * *

Почти через месяц механик, который устанавливал лодочные моторы, наконец занялся дау[74] Нассора Биашары: всё руки не доходили. Работу предстояло выполнить на песчаном мысу на краю бухты, за портом, где обычно чинили лодки. В отлив бухта мелела, вечером, в прилив, вода возвращалась. Выше всего уровень воды возле мыса был в полнолуние. О приходе механика сообщали четыре раза, но потом откладывали. За несколько дней до того, как он наконец объявился, лодку в прилив вытянули на сушу. На берегу положили мангровые бревна, дождались прилива, и тогда все присутствовавшие мужчины — и работники купца, и даже случайные зеваки — втащили лодку по бревнам как можно дальше на мыс и привязали к крепким опорам, чтобы не укатилась обратно в воду. Там лодка и дожидалась механика, раз за разом откладывавшего приход. Халифа никак не участвовал в этой затее, лишь язвительно спрашивал, когда же придет неуловимый механик. Купец тоже не обращал внимания, что дело движется медленно, бесконечные проволочки его вовсе не волновали, словно происходящее не имело к нему ни малейшего отношения. Хамза дивился спокойствию купца, но потом догадался, что, видимо, тот таким образом пытается сохранить достоинство, отказывая механику в удовлетворении почувствовать себя незаменимым. Лодка провела так несколько дней, точно жук, перевернутый на спину. В тот день, когда механик наконец объявился, фургон забрал со склада мотор и Хамзу, которому надлежало поехать со всеми и помочь. Даже Халифа не устоял, тоже отправился полюбоваться зрелищем, ведь механик пообещал наконец прийти и приладить мотор.