Посмертные записки Пиквикского клуба

— Да, очень молодой, — подтвердил поверенный. — Только что назначен барристером. Позвольте вспомнить... при суде он не состоит и восьми лет.

— А! Я так и думал! — произнес сарджент тем сострадательным тоном, каким обычно говорят о беспомощных младенцах. — Мистер Маллард, пошлите к мистеру... мистеру...

— Фанки, Холборн-Корт, Грейз-Инн, — подсказал Перкер (кстати, Холборн-Корт переименован теперь в Саут-сквер).

— ...мистеру Фанки и передайте: я был бы рад, если бы он пожаловал сюда сейчас же.

Мистер Маллард поспешил исполнить поручение, а сарджент Снаббин снова впал в рассеянность, в которой и пробыл до появления мистера Фанки.

Этот младенец-барристер оказался человеком вполне зрелым. Он держался неуверенно и мучительно заикался; возможно, это не был природный недостаток, а скорее — следствие застенчивости, развивающейся у тех, кого «затирают» по причине отсутствия у них средств, или влияния, или связей, или бесстыдства, — как случится. Он трепетал перед сарджентом и заискивал перед поверенным.

— Я не имел удовольствия видеть вас раньше, мистер Фанки, — приветствовал его сарджент Снаббин с высокомерной снисходительностью.

Мистер Фанки поклонился. Он имел удовольствие видеть сарджента и завидовать ему со всей отчаянностью бедности в течение восьми лет и трех месяцев.

— Вы выступаете со мною в этом процессе, насколько я понимаю, — сказал сарджент.

Если бы мистер Фанки был человеком богатым, он тотчас же послал бы за своим клерком, чтобы справиться у него, так это или не так; если бы он был человеком мудрым, он бы приложил указательный палец ко лбу и постарался припомнить, есть ли среди множества ведомых им дел еще и такое; но поскольку он не был ни богат, ни мудр (в этом смысле, по крайней мере), он только покраснел и поклонился.

— Вот мистер Пиквик, — произнес сарджент, нацелив перо туда, где стоял этот джентльмен.

Мистер Фанки поклонился мистеру Пиквику с почтением, которое всегда внушает первый клиент, и снова обратил лицо к своему руководителю.

— Может быть, вы возьмете с собой мистера Пиквика, — сказал сарджент, — и... и... и выслушаете то, что он пожелает сообщить. Мы, конечно, устроим совещание.

Намекнув таким образом, что у него отняли достаточно много времени, мистер сарджент Снаббин, который постепенно делался все более и более рассеянным, приложил к глазам лорнет, слегка всем поклонился и опять углубился в лежавшее перед ним дело, выросшее из нескончаемой тяжбы, завязавшейся из-за того, что некий субъект, почивший лет сто назад, перегородил тропинку, по которой никто никуда не ходил и никто ниоткуда не возвращался.

Мистер Фанки ни за что не соглашался пройти ни в одну дверь раньше мистера Пиквика и его поверенного, так что им понадобилось немало времени, чтобы добраться до Грейз-Инн-сквер, а когда они оказались там, то стали прогуливаться взад-вперед, держа совет, и в конце концов сошлись на том, что очень трудно предсказать, каков будет вердикт, что никто не может поручиться за исход дела и что было большой удачей перехватить у противной стороны сарджента Снаббина.

Затем мистер Пиквик разбудил мистера Уэллера, сладко проспавшего целый час, и, попрощавшись с Лоутеном, они вернулись в Сити.

Глава двадцать восьмая описывает значительно полнее, чем это делают репортеры, холостую вечеринку, устроенную Бобом Сойером в его квартире в Боро

Покой, царящий на Лент-стрит в Боро, навевает на душу тихую меланхолию. На этой улице всегда сдается внаем много домов; она лежит в стороне от движения, и ее безжизненность действует умиротворяюще. Если кто-либо желает уйти от мира, оградить себя от его соблазнов, поставить себя в положение, при котором он будет лишен всякого повода выглянуть в окно, он должен во что бы то ни стало отправиться на Лент-стрит.

Этот счастливый уголок населяют несколько прачек, кучка переплетчиков, два-три тюремных агента при Суде по делам о несостоятельности, некоторое количество мелких домохозяев, работающих в доках, и горстка портных с примесью белошвеек. Большинство его обитателей или направляют свою энергию на сдачу меблированных комнат, или посвящают себя здоровому и бодрящему занятию — катанью белья. Основные черты тихой местной жизни: зеленые ставни, билетики о сдаче комнат, медные дощечки на дверях и ручки колокольчиков; главные образчики одушевленной природы: мальчишка из портерной, парень из пекарни и мужчина, торгующий печеным картофелем. Население здесь кочующее и исчезает обыкновенно перед наступлением срока уплаты за квартиру, и притом всегда ночью. Казна его величества редко пополняется за счет этой счастливой юдоли, арендная плата тут не собирается, и воду то и дело перекрывают.