Посмертные записки Пиквикского клуба

— Неужели вы полагаете, мистер Сойер, — начала она, повышая голос для острастки соседей, — неужели вы полагаете, что я намерена вечно держать в своей квартире кого-то, кто не собирается платить за комнату и не дает денег на свежее масло и на колотый сахар, который покупается ему к завтраку, и даже на молоко, которое ставят у его дверей? Неужели вы полагаете, что работящей честной женщине, прожившей на этой улице двадцать лет (десять лет напротив и девять лет и девять месяцев в этом самом доме), нечего больше делать, как гробить себя, обихаживая шайку ленивых бездельников, которые только курят, пьют и шатаются, вместо того чтобы как-нибудь приложить свои силы и оплатить счета? Неужели вы полагаете...

— Добрейшая моя! — попытался уладить дело мистер Бенджамин Аллен.

— Будьте любезны, сэр, оставьте ваши замечания при себе! — сказала миссис Редль, внезапно прерывая бурный поток своего красноречия и обращаясь к посреднику с выразительной торжественностью и медлительностью. — Я не думаю, сэр, чтобы у вас было основание вмешиваться в разговор. Мне кажется, я сдаю эти комнаты не вам, сэр.

— Нет, конечно, не мне, — согласился мистер Бенджамин Аллен.

— Прекрасно, сэр! — произнесла миссис Редль с надменной учтивостью. — В таком случае, сэр, может быть, вы ограничитесь тем, что будете ломать руки и ноги бедным людям в ваших лечебницах и прикусите свой язык, сэр, иначе здесь найдется кто-нибудь, сэр, кто заставит вас сделать это, сэр!

— Что за нерезонная женщина! — воскликнул мистер Бенджамин Аллен.

— Прошу прощенья, молодой человек, — сказала миссис Редль, покрываясь холодным потом от злости. — Будьте так добры, сэр, повторить ваши слова.

— Я употребил это выражение, сударыня, вовсе не в каком-нибудь оскорбительном смысле, — отвечал мистер Бенджамин Аллен, впадая в некоторое беспокойство.

— Прошу прощенья, молодой человек, — заявила миссис Редль еще более громко и повелительно, — но... какая женщина, вы сказали? Ваше замечание относилось ко мне, сэр?

— Ах ты господи!.. — проговорил мистер Бенджамин Аллен.

— Я вас спрашиваю, вы имели в виду меня? — оборвала его миссис Редль, в бешенстве распахивая дверь.

— Ну да, конечно, — ответил мистер Бенджамин Аллен.

— Ну да, конечно! — подхватила миссис Редль, отступая к двери и повышая голос, чтобы ее мог слышать мистер Редль, находившийся на кухне. — Да, конечно! И всем известно, что меня всякий может обидеть в моем собственном доме, потому что мой муж только и умеет, что дрыхнуть, и на меня обращает не больше внимания, чем на уличную собаку. Как ему не стыдно (здесь миссис Редль всхлипнула), что он позволяет так обращаться с собственной женой каким-то мясникам, которые заживо режут людей и позорят мой дом (новые всхлипывания)! Низкий трус, несчастная тряпка, боится выйти и проучить этих разбойников... боится... боится выйти!

Здесь миссис Редль приостановилась, чтобы прислушаться, расшевелил ли ее сильнейшую половину этот поток колкостей. Убедившись, что он не возымел никакого действия, она стала, с бесчисленными всхлипами, спускаться по лестнице, как вдруг у парадной двери раздался громкий двойной стук. Ответом были истерические рыдания, перемежаемые горестными завываниями, которые продолжались до тех пор, пока стук в дверь не повторился шесть раз; тогда в неудержимом порыве душевной муки она сошвырнула вниз все зонты и исчезла, со страшным грохотом захлопнув за собой дверь.

— Здесь живет мистер Сойер? — спросил мистер Пиквик, когда пиквикистам отворили.

— Да, — буркнула девушка, — второй этаж. Дверь прямо, как подниметесь по лестнице.

И она убежала в кухню, унося с собой свечу, в полной уверенности, что добросовестно исполнила все, что от нее требовалось.

Мистеру Снодграссу, шедшему позади всех, не без труда удалось запереть входную дверь. Пиквикисты, спотыкаясь, поднялись наверх, где были встречены мистером Бобом Сойером, который не решился спуститься вниз из опасения подвергнуться новому нападению со стороны миссис Редль.

— Как поживаете? — осведомился еще не пришедший в себя медик. — Рад видеть вас! Осторожно, не разбейте стаканов!

Предупреждение относилось к мистеру Пиквику, который положил свою шляпу на поднос.

— Боже мой! — воскликнул мистер Пиквик. — Прошу прощения.

— Ничего, ничего, — сказал Боб Сойер. — Здесь, правда, тесновато, но ведь от холостяка и требовать нечего!

Мистер Пиквик пожал руку мистеру Бенджамину Аллену, и друзья последовали его примеру. Едва успели они усесться, как внизу снова раздался двойной стук.

— Это, верно, Джек Хопкинс! — вскричал Боб Сойер. — Тише! Да, это он! Поднимайтесь, Джек.

На лестнице послышались тяжелые шаги, и перед всеми предстал Джек Хопкинс, в черном бархатном жилете с ослепительными пуговицами и в синей полосатой сорочке, к которой был пристегнут белый воротник.

— Что так поздно, Джек? — спросил мистер Бенджамин Аллен.

— Задержался у Вафоломея, — ответил Хопкинс.

— Что-нибудь новенькое?

— Ничего особенного. Впрочем, интересного пациента доставили в палату несчастных случаев.

— А в чем дело, сэр? — полюбопытствовал мистер Пиквик.