Посмертные записки Пиквикского клуба

— Нет, сэр! — повторил Сэм, прикасаясь рукой к шляпе. — Я жил в одном доме с пирожником, сэр... Очень хороший человек, умнейшая голова, выделывал паштеты из чего угодно. Подружился с ним и говорю: «У вас много кошек, мистер Брукс». «Да, говорит, немало», — говорит. «Верно, очень любите кошек?» — говорю. «Не я, другие любят, — говорит и подмигивает мне, — только сейчас не их сезон», — говорит. «Не их сезон?» — говорю я. «Нет, говорит, фрукты на стол — кошки под стол. Я их откармливаю к зиме, а тогда из этих благородных животных все можно приготовить: говядину, телятину, баранину, смотря по спросу».

— Должно быть, это был очень изобретательный молодой человек, — заметил мистер Пиквик.

— Надо думать, сэр! — согласился Сэм, продолжая разгружать корзину. — И паштеты у него были великолепные. Язык! Очень даже хорошая вещь, если не женский. Хлеб, окорок, ростбиф — очень хорошо... А что в этих глиняных кувшинах? Вы не знаете, юный шалопай?

— В этой пиво, а в другой холодный пунш, — ответил мальчик, снимая с плеча две больших глиняных бутылки, связанных ремнем.

— В целом недурственно, — заметил мистер Уэллер, удовлетворенно обозревая расставленные им закуски. — А теперь, джентльмены, «накидывайтесь», как сказал англичанин французу, когда они навинтили штыки.

Второго приглашения не понадобилось. Старый дуб осенял охотников своей кроной, а их глазам открывался великолепный вид полей и лугов, рассеченных живыми изгородями и разукрашенных узорами деревьев.

— Очаровательно! Чудесно! — сказал мистер Пиквик, причмокивая губами. — Позвольте еще стаканчик. Освежает, очень освежает. Джентльмены, — прибавил он, не выпуская из рук бутылки, — тост за наших друзей из Дингли-Делла.

Громкими восклицаниями тост был поддержан.

— Я знаю, что нужно сделать, чтобы достигнуть успехов в стрельбе, — проговорил мистер Уинкль, разрезая хлеб и ветчину складным ножом. — Я посажу на столб чучело куропатки и буду упражняться: сперва на маленьком расстоянии, а потом постепенно буду увеличивать его.

— Я знаком с одним джентльменом, сэр, — сказал мистер Уэллер, — который произвел такой опыт и начал с двух шагов. Но ему не пришлось стрелять второй раз, потому что он разнес птицу с первого же выстрела, так что и перышка не удалось подобрать.

— Сэм! — позвал мистер Пиквик.

— Сэр? — откликнулся мистер Уэллер.

— Будьте любезны, храните ваши анекдоты про себя, пока вас не спрашивают.

— Слушаю, сэр.

— Какой превосходный пунш! — воскликнул мистер Пиквик, многозначительно поглядывая на глиняную бутылку. — И день исключительно жаркий, и... Тапмен, мой друг, стаканчик пунша?

— С величайшим наслаждением, — ответил мистер Тапмен.

После этого стакана мистер Пиквик выпил еще один, только чтобы посмотреть, нет ли в пунше апельсиновой корки. Убедившись, что ее нет, он выпил еще стаканчик за здоровье отсутствующего друга и, наконец, почувствовал настоятельную потребность выпить за неизвестного изобретателя пунша.

Это непрерывное осушение стаканчиков заметно подействовало на мистера Пиквика; лицо его сияло радостью, на губах играла улыбка, в глазах искрилось добродушное веселье. Он загорелся желанием припомнить песню, которую слышал в детстве, но так как это ему никак не удавалось, жизнелюбивый джентльмен решил освежить память еще несколькими стаканчиками, действие которых оказалось совершенно противоположно: ибо, перепутав слова песни, он начал вообще путать слова и кончил тем, что, желая приветствовать общество красноречивым спичем, вскочил, но в то же мгновение свалился в тачку и заснул.

Корзину вновь увязали, и так как не было никакой возможности вывести мистера Пиквика из оцепенения, в которое он впал, то состоялось совещание: отвезти ли мистеру Уэллеру своего хозяина домой или оставить его на месте, пока все не соберутся в обратный путь. Так как охотники предполагали отсутствовать не более часа и мистер Уэллер убедительно просил их взять его с собою, было решено предоставить мистеру Пиквику отсыпаться в тачке, а потом зайти за ним.

Неизвестно, сколько времени мистер Пиквик храпел бы в тени дуба, если бы ничто не потревожило его сна. Но кое-что его потревожило, а вернее сказать — кое-кто.

Капитан Болдуиг был маленький, свирепый человек в синем сюртуке, имевший обыкновение совершать прогулки в обществе толстой трости с медным наконечником, а также садовника и его помощника с раболепными физиономиями, которым (садовникам, не физиономиям) капитан Болдуиг отдавал приказания со всем подобающим величием и суровостью, ибо его свояченица была замужем за маркизом, дом капитана был виллою, а его земля — владениями, и все это было очень возвышенно и величественно.