Посмотри на меня

– Ты с ума сошел, что ли? Мне нельзя так! Я беременна! – Лена вдруг перестала улыбаться. Уголки губ опустились, превратившись в гримасу Пьеро.

– Прости, прости меня, я не хотел сделать тебе больно. – Виталий и вправду испугался. И в порыве поцеловал Лену в опустившиеся уголки губ. Ее лицо вдруг стало нормальным, естественным, не требовавшим никаких «переделок», вымышленных линий. Он наконец увидел ее настоящую и обрадовался тому, что строение лица позволяет опустить уголки рта. В ее случае это было очень оправданно. Придавало нужную геометрию всему лицу. Тогда бы обозначились скулы… глаза стали выразительнее… Зачем она улыбается? Ей нельзя категорически.

– Ты красивая, – искренне сказал он.

– Все хорошо, ты меня прости, – начала лепетать Лена. – Я просто испугалась, ты таким страстным не был… будто не со мной… и сейчас по-другому на меня смотришь… не так, как раньше… Ты изменился.

– Нет, это ты изменилась. Только не улыбайся больше. Тебе идет испуг, – сказал Виталий, но мысленно все же дорисовывал мочку уха. – Ты мне очень нравишься.

– Ты слышал, что я сказала? – спросила Лена, опешив от комплиментов и просьбы не улыбаться.

– Нет, что? – Виталий, взяв блокнот и карандаш, делал наброски.

– Я беременна. Это уже точно. Что нам делать? – Лена расплакалась.

– Я тебя нарисую. Настоящую. Ты мне нужна. Без тебя я не справлюсь, – твердил Виталий и был честен. Во всяком случае, в тот момент. Он чертил рот и мизинцем стирал уголки. Ниже, еще ниже. Губы становились совсем тонкими, их почти не стало видно. Лишь две глубокие складки вокруг рта.

– Не смотри на меня так. Мне неприятно. Ты меня пугаешь, – попросила Лена и начала одеваться. Она его стеснялась. Старалась прикрыть грудь.

– Не надо, останься так, голой, – попросил он, продолжая делать наброски.

– Я не могу, – ответила она. – Ты мне не ответил.

– Что? Прости… – Виталий был увлечен наброском. Уже на следующий день рисунок покажется ему отвратительным, дурной карикатурой, гротескной, злой, написанной со скрытым презрением, даже отвращением. Он разорвет все, что нарисовал в тот вечер.

– Ребенок. У нас будет ребенок, – сказала Лена. – Ты рад? Если нет или ты против, то еще можно, наверное, сделать аборт. Я не знаю… Не хочу тебя заставлять или принуждать. Вряд ли ты к этому готов… да я сама не готова. Никому не сказала, даже маме.

– Конечно, я рад. – Виталий плохо понимал, чему должен радоваться.

– То есть мы сможем пожениться? Понимаешь, мои родители, отец, он очень консервативен. Да и мама не поймет. На меня будут косо смотреть… Мне все равно, конечно. Я только за родителей переживаю. Для них это станет ударом. – Лена лихорадочно убирала постель, наводила порядок. Не смотрела на него. Она никогда не смотрела ему в глаза. Инга же любила играть в «гляделки», уставившись на него немигающим взглядом. И требовала от него того же: «Посмотри на меня. Повтори, что ты сейчас сказал. Только смотри на меня!» «Ты невыносима и сводишь меня с ума», – глядя Инге в глаза, повторял Виталий.

Инга хохотала: «Ты первый моргнул!» Он улыбался как дурак.

Лена предпочитала разглядывать пол или видимую только ей точку на стене.

– Как скажешь. Да. Я все сделаю, – на автомате ответил Виталий, будто речь шла об очередной подписи в документах.

Потом все завертелось. Скорость, с которой развивались события, приближалась к критической. Виталию хотелось остановить разгонявшуюся с каждым кругом карусель и попроситься сойти. Его слегка подташнивало, кружилась голова. Хотелось хотя бы на один день остаться одному, в тишине. Никуда не идти, никого не видеть, не принимать решения. Но каждое утро за завтраком Лена, остававшаяся у него почти каждую ночь, обсуждала планы. Точнее, ставила Виталия перед фактом – сегодня мы едем туда, после обеда нужно сделать то-то. Ты что, не помнишь? Забыл?

Виталий отвечал, что помнит, не забыл. Ехал, подавал заявление в ЗАГС, получал талон в свадебный салон, примерял новый костюм. Стоял на могиле бабушки – Лена убирала увядшие букеты, выкладывала свежие цветы. Договаривалась про памятник, гранитную крошку, цветы, которые требовалось высадить. Виталий одобрил жуткий, просто отвратительный эскиз памятника и шрифт. Ткнул пальцем в красную гранитную крошку, хотя Лена говорила, что белая будет смотреться лучше. Кивнул, когда она предложила высадить на могиле бархатцы и карликовые ели.

– Смотри, – показывала Лена на соседние могилы, – очень хорошо смотрится.

– Что? Какая разница, как и что смотрится? Это кладбище и могила, – отвечал Виталий.

– Да, конечно… – быстро соглашалась Лена.

– Жуки, с ними можно что-то сделать? – спросил Виталий.

– Какие жуки? – Лена посмотрела на него с тревогой.

– Эти. – Виталий показал на бабушкину могилу и на соседние, с дорогими памятниками, цветами, лампадами. В белой гранитной крошке копошились жуки, которых в детстве Виталий называл «пожарниками». На фоне белой крошки они смотрелись отвратительными красными пятнами. Жуки подобрались и к бабушкиной могиле. Виталий раздавил сразу несколько.

– Да, наверное, потравить… я спрошу, – ахнула Лена.