Посох пилигрима

Там же королевства платят дань татарскому королю. Великие татары состоят из трех племен: Кайтагов, обитающих на северном Кавказе, Джамболук-ногаи Джамболукской орды, кочующих на реке Эмба, и Монголов.

Страна Великих Татар имеет в протяжении три месяца ходьбы, составляя равнину без леса и камней, покрытую травою и камышом.

Все приведенные земли входят в состав Великой Татарии, и во всех них я был.

* * *

После гибели Чекре, все его приближенные, если они почему-либо не смогли пойти на службу к новому хану — победителю их прежнего господина, должны были или откочевать на самые дальние пастбища, или вообще бежать из страны.

Я достался одному из советников Чекре — господину по имени Маншук, который находился в самых неприязненных отношениях с Магометом — новым владетелем земель и скота Чекре.

По всему вышесказанному мы вынуждены были бежать.

Бегство наше было столь стремительным, что Маншук сумел увести с собою лишь небольшой табун лошадей, всего двух жен и трех детей. Из слуг же оказался один я.

После пятимесячного пребывания в Каффе Маншук переправился через Таманский пролив и прибыл в землю черкесов, но пробыл там всего полгода, ибо татарский хан, узнав о его пребывании там, просил черкесского владетеля изгнать Маншука из земли черкесов. Маншук перешел в Мингрелию и поселился в трех днях пути от Черного моря. Оттуда я через Константинополь, Львов и Краков прибыл во Фрейзинген — соседний с моей родиной город».

Я поставил точку и подумал: «Неужели все? Неужели тридцать три года уместились на пачке бумажных листов толщиною в два пальца?»

И в это время в дверь кто-то постучал.

— Войдите, — сказал я.

На пороге стоял Томаш.

— Что поделываешь? — спросил он.

— Вот, — сказал я и ткнул пальцем в пачку листов на столе.

Томаш спросил:

— Неужели закончил?

— Как думаешь, может уместиться человеческая жизнь вот на этой бумаге? — ответил я ему вопросом на вопрос.

— Может уместиться между двумя датами, — ответил Томаш. — Могильные плиты — хорошее тому доказательство. — И, наверное, смутившись такой категоричностью, спросил: — Впрочем, может быть, покажешь что-нибудь?

Я взял последний листок моей «Книги странствий» и протянул его скриптору.

— «Маншук перешел в Мингрелию, — громко и отчетливо прочел Томаш, — и поселился в трех днях пути от Черного моря. Оттуда я через Константинополь, Львов и Краков прибыл во Фрейзинген — соседний с моей родиной город».

А знаешь. — проговорил он раздумчиво, — не уместится твоя жизнь между двумя датами.

— Не уместится, Томаш. Тем более, что в тех строчках, которые ты сейчас прочел, заключена не только часть моей жизни, но и судьба твоего брата Карела, и еще трех других наших товарищей.

Так что, пожалуй, не на всякую жизнь хватит одной строки.

Глава VII О чем не было рассказано в последних строках

На невольничий рынок в Каффе я пошел вместе с моим господином. Точнее он ехал верхом, а мне велел идти у седла и вести коня за повод. Было жарко. Маншук — толстый и важный, наряженный в три халата, — обливался потом, но ни одного из своих одеяний не снимал.

Невольничий рынок располагался рядом с гаванью.

Мы спускались к нему с холма, на котором стояла крепость генуэзцев, и на синей глади спокойного, залитого солнцем моря, мне хорошо были видны треугольные и квадратные паруса драккаров и нефов, каравелл и караков.

В стороне от парусных судов в Гребной гавани стояли низкобортные длинные галеры и каторги.

Столь же хорошо виден был и Невольничий рынок — большая четырехугольная площадь, окруженная невысокой стеной, низ которой был сложен из гальки и песчаника, а ее верх, по примеру живущих в Каффе татар, был глинобитным.

В стене имелись узкие, низкие ворота, возле которых стояли и лежали немногочисленные стражники.

Внутри базара, вдоль окружающих его стен, прилепились низкие и тесные одноэтажные дома с решетками на окнах. Таких строений не было на других рынках. Напротив, там, где торговали вещами, скотом и съестными припасами, внутри базаров, кроме множества лавок стояли высокие и просторные караван-сараи, в которых размещались и стойла для коней и верблюдов, и склады с товарами, и гостиницы для купцов и охранников.

Здесь же ничего такого не было. Стояли, вытянувшись в линию, узилища для рабов, и даже гостиницы для их хозяев. И продавцов здесь не было — они оставляли свой товар стражникам, а сами поселялись за стенами Невольничьего рынка, там, где и другие торговцы.

В этот день и продавцов и покупателей было немного. Мало было и выставленных на продажу рабов.

Они стояли отдельно, небольшими группками, возле тех, кто их продавал. Мужчины, если они были сильны и молоды, ожидали покупателей в одних набедренных повязках, а чем непривлекательнее был предлагаемый товар, тем искуснее прятались его изъяны под разным тряпьем, не всегда, впрочем, изношенным и бедным.

Некоторые рабы были одеты гораздо лучше своих хозяев, и это означало, что их перепродают для того, чтобы новый их хозяин мог получить за них хороший выкуп. Если, конечно, сумеет.