Прощаясь с владыкой, Олег Иваныч поинтересовался, как быть со Ставром, но прямых указаний не получил - осторожней стал Феофил, осмотрительней. Высказался только - нехорошо будет, ежели Ставр в посадники прорвется. Ну, нехорошо так нехорошо. Олег Иваныч намек понял. Фиг Ставру, а не посадничество! Иначе - кранты. Как только войдет боярин Ставр в должность сразу все дела против Олега да друзей его велит "возобновить производством". И лжесвидетели тут же сыщутся, только свистни. Это боярскому слову вера, а не его, Олега Иваныча - человека без знатности, без роду-племени, да и вообще - неизвестно откуда взявшемуся. Один Феофил заступа - так ведь и тот не вечен, да и осторожен стал больно в последнее время. И осудят его, Олега Иваныча, за убийство ладожского лоцмана, которого, на самом-то деле, Упадышев Митря живота лишил злодейски. А фальшивое серебро, ясно, Гришане припишут - да на костер, за глумы еще, да за кощуны всякие стригольничьи. Гришане... Олег сам себе усмехнулся невесело. Вот уж кому, похоже, давно все равно, что там с ним сделать могут. Сгинул, похоже, Гришаня-отрок, в пучине морской, вместе с Олексахой да Софьей... Ведь ничего не сказал о Софье владыко. Говорил только, что приезжали немецкие люди на усадьбу. Тиуна Софьина отыскали, с тем и толковали о чем-то. После, правда, тиуна того никто и не видел.
Выехав с Софийской стороны, проехал Олег Иваныч чрез мост на Торг, да далее - по Лубянице. После свернул на Пробойную. Хотел поначалу - в церковь Иоанна-на-Опоках к купцам "ивановского-ста". Вопросик один надобно было разрешить - качался на волнах у Софейского вымола один мелкий такой кораблишко, потрепанный. "Пленитель Бурь" назывался. Шкипер Свенсон уже с неделю пьянствовал, с Ладоги. Как бы медь не пропил, с него станется, хоть и неплохой вроде мужик. Куда, интересно, ивановцы эту медь сдадут? Кому она нужна-то? Ясно кому - оружейникам, к примеру. Оружейникам... Так какого хрена он тогда к купцам едет? На Торг, потолкаться! Стоп... Нет, не нужно на Торгу с медью светиться. Там купеческих агентов хватает. Хорошо, хоть пока не выяснили - что за кораблишко. Свенсон всем заливал - с селедкой да сукнами - ну, и того было маленько. Но главное - медь. С крупного-то гешефта - и комиссионные крупные. А деньги - они не лишние, тем более что борьба со Ставром впереди. Вернее, новый ее виток. И наживать себе врагов в лице богатейшего новгородского купечества - "ивановского ста" - очень уж Олегу Иванычу не хотелось. Но и заработать хотелось не меньше. На меди-то...
Повернул коня Олег Иваныч и поехал себе к Большой Московской дороге. По Пробойной, мимо Дмитрия Солунского церкви да мимо церкви Климента. Вот и Федоровский ручей, печально знаменитый - давненько в нем - тьфу-тьфу-тьфу истерзанные трупы не всплывали. Усадьба Ставра - новые ворота, медью обитые, еще какую-то башню мужики строят, ругаются... За ручьем - купол церкви Федора Стратилата сияет, солнцем озаренный, вокруг деревья, цветы. Народишко снует взад-вперед - место людное! Вот и Щитная... Там, вдали, - Усадьба и мастерская оружейника Никиты Анкудее-ва. Того самого, что когда-то шпагу ковал Олегу. Знатный оружейник Никита, не хуже каких нюрнбергских. И клинок был знатный. Новгородской стали... Как сам Олег Иваныч.
Оружейника Олег Иваныч застал в кузне. Зажав щипцами алую раскаленную полосу, он осторожненько постукивал по ней молоточком - тут же ухали кувалдами два оглоеда-молотобоица - только искры летели.
Увидев Олега, кинул Никита полосу в чан с водой - зашипело, забулькало. Отложил молоток в сторону, прядь волос черных со лба откинул, взглянул, прищурившись. Узнал.
- Разговор есть, - поздоровавшись, тихо сказал Олег Иваныч.
В усадьбе, что на углу Пробойной улицы и Федоровского ручья, стучали топоры - плотники возводили воротную башню. На совесть работали - хозяин, боярин Ставр, платил справно. Немного и работы осталось - завести стропила да поставить крышу - и ни пеший, ни конный мимо усадьбы не проскользнет незамечен...
Вечерело. Хоть и светлы уже ночи были, а все ж - не день. Давно уж отзвонили к вечерне. Возвратившись со службы, прошли, гомоня, люди, всадники проскакали. Стуча колесами по бревнам мостовой, проехали последние повозки. Стихло все. Лишь пересвистывались в черных кустах ночные птахи, да в заросших буйной осокой берегах Федоровского ручья глухо квакали лягухи.
Боярин Ставр, в алых сапогах узорчатых, в домашнем аксамитовом кафтане цвета закатного неба, довольно потирая руки, прошелся по горнице. Потянулся, повертел шеей, бородку задрав холеную - взял с полки шкатулку резную, драгоценными смарагдами украшенную.
Открыв шкатулку, вытряхнул на стол квадратики берестяные: "житий человек Олег", "Гришаня-отрок", "Софья"... Посмотрел на имена, усмехнулся. Свечи велел зажечь. По очереди сунул все квадратики в пламя, чуть не обжег пальцы. Засмеялся. Зашарил глазами по потолку, по стенам. Снял с крюка кнут, вдарил с размаху по лавке. Оловянные глаза боярина постепенно наливались кровью.
- Эй, Митря! Тимоха! - распахнув сапогом дверь, вскричал.