Посол Господина Великого (Новгородская сага - 2)

Покуда суд да дело - людишек московитских с десяток по вражьим обозам шарило. С ними за главного - монах в рясе старенькой, глаза вострые государева дьяка Стефана Бородатого человек доверенный. Не оружье искали, не припасы, не злато-серебро. Ничего такого не брали вовсе - наоборот, странное что-то делали - выбрав повозку богатую, осмотрелся чернец вокруг, на людишек своих прикрикнул, чтоб внимательны были. Да вытащил из-за пояса свиток пергаментный, с печатями - на печатях тех медведи новгородские. Осмотрясь быстро, украдкой свиток тот в повозку, под рогожу, сунул. Рука потер довольно, кивнул людишкам - те дружненько оружье собирать кинулись да припасы разные - будто за тем только и пришли.

Внимательно смотрел на то Олексаха, в кустах заросших у обоза таившийся. Дивился на чернеца - чудны дела твои, Господи! Рука левая у Олексахи поранена - тряпицей грязной замотана, болит рука-то, как бы огневица не приключилась! Да еще хорошо бы к реке ближе пробраться... Вот, кажется, момент удачный - отвернулись людишки московские, разом все, по команде словно...

Наметился было Олексаха, в кустах приподнялся... И тут же обратно нырнул - вовремя! Воеводы московские к обозу ехали - князь Данила, Стрига-Оболенский, Федор Хромой. С ними свита да люди служилые. Остановились у обоза, спрашивали, что да как найдено. Оружье да припасов всяких кучи осмотрели одобрительно. Тут и монах - к повозке богатой кинулся, отвернул рогожку. Пошарил - вытащил свиток пергаментный... Князю подал.

Развернул свиток князь Даниил, вчитался. Нахмурился страшно.

- Писание сие, - сказал, - зело важное. Договор то с Казимиром Литовским супротив государя Ивана Васильевича, супротив веры православной святой, супротив всей земли Русской! Велите к государю везти немедля!

Отъехали воеводы важные. Олексаха, выждав, к реке сбежал да с разбегу в воду кинулся, вброд. Хорошо, обмелела река-то, повысохла, иначе как плыл бы с рукой пораненной? Выбрался на берег, поднялся на кручу, да через поле - к лесу. Там и упасся.

Олег Иваныч очнулся средь других пленных. Не особенно знатных щитников всяких, да купчишек мелких, да кожемяк. Шея болела - чуть голова не отваливалась. Сунулся растереть - да руки за спиной связаны. Осмотрелся два окровавленных трупа рядом, под кусточком валялись. Раны характерные рваные, широкие, носы да губы отрезаны - не от битвы раны те - от пыток! Нехорошее предчувствие охватило Олега Иваныча, как увидал: московиты к дереву толстому пленника привязали, из толпы выхватив. Ну, толпа-то человек с пол-сорока не будет. И московитов - десяток, с руками окровавленными. Костер жгли, дичь жарили. Один на костре саблю калил. С ними корчага - винищем твореным на версту разит. К корчаге той почасту московиты прикладывались, рыгали да ругались похабно... Трое возле пленника стояли, дыбились. Молод пленник был, бледен. Кто-то для острастки в живот пнул парня. Кто таков - спрашивал.

- Нифонтий я... подмастерье... - жалобно ответил пленник. - Я и не хотел супротив вас идти-то, силком заставили - а нет, так в Волхов с моста метнули бы.

Олег Иваныч вздрогнул. Нифонтий... Подмастерье вощаника Петра, недавно казненного в Новгороде по наветам Ставра. Был еще и другой... Соперник Гришани на любовном фронте. Сувор, кажется.

От костра приблизился московит с раскаленной саблей. Протянул осторожненько:

- На, дядько!

Другой, что с пленником рядом стоял, сабельку взял аккуратненько:

- Глаз, он шипит-от... Рраз!

Одно движение всего и сделал.

Страшно закричал Нифонтий...

Левый глаз его кровавым комком полетел на землю, вырванный из глазницы каленой московитской саблей.

- Ловко, дядько Матоня! Матоня!

Так он выжил тогда, пес! Олег Иваныч поежился.

- А вот сейчас... смотрите...

Правый глаз несчастного Нифонтия Матоня вырезал медленно, аккуратно, не обращая внимания на страшные крики.

Кто-то из московитов блевал за кустами. Расправившись с подмастерьем, Матоня вразвалку направился к застывшим в ужасе пленникам. С сабли его падали на траву темно-красные тягучие капли.

Матоня остановился напротив пленников, нехорошо усмехнулся, всматриваясь в глаза каждому по очереди. Весь вид его выражал торжество и довольство. Дошла очередь и до Олега Иваныча. Вздрогнул Матоня... Узнал, сволочь! И такая дикая радость озарила корявую морду садиста, что Олег Иваныч понял - легкой смерти ему не будет!

Неожиданно бросился вперед, ударил башкой Матоню, прыгнул в кусты.

Далеко не убежал - блевавший в кустах московит сшиб его единым ударом. Попинали ногами - запинали бы до смерти, да вмешался Матоня - потащили к дереву.

А ведь - хорошо попинали! Ребер не поломали, а узлы-то на веревке ослабли! Ну-ка... А вот, так и есть... Осторожненько, чтоб не увидели, высвободил Олег Иваныч правую руку, пальцами затекшими пошевелил, заругался, отвлекая:

- Сволочи! Козлы! Твари!

- А мы те поначалу язык-от укоротим, - утерев под носом красную юшку, ласково пообещал Матоня. - Ну-т-ко, держи ему голову...