Посол Господина Великого (Новгородская сага - 2)

Олег Иваныч с Харламом - он у мужиков за старшего был - о-дву-конь ехали, а Онисим с Епифаном - в телеге. Рогожки хозяйские продали выгодно да подкупили кой-чего из товару кузнецкого, теперь радостно возвращаться было. Бабы, что на лавке сидели, как Епифана увидели, закричали что-то. Епифан отвернулся сразу - не видит будто, да и глуховат вроде как, - проехали. Бабы-то - Олег Иваныч заметил - кто такие: по виду-то и не скажешь. Крашены вроде, да одеты бедновато - хотя и ярко. Сарафаны-то из холста сермяжного, ягодой крашен-ного, такой в воду макни только - сразу краска слиняет, то есть - сок ягодный. Да посад, что проезжали, - тот еще. Избенки все покосившиеся, соломой крытые, заборы кривенькие, серые - нет, не пахло тут и близко богатством каким да румянами.

Уже как в поля выехали - спросил Олег Иваныч Епифана про баб-то. Епифан кваском подавился. Отрыгнув, рукой махнул да краской залился. А эти-то Хардам с Онисимом - заржали враз, что твои кони! Епифан еще больше смутился. Он ведь только в битве храбр был да с бабами. А Харлам с Онисимом все больше над Епифаном изгалялись, подшучивали. Онисим даже наизусть чел что-то из номоканона - епитимейника - недаром староста. Слыхал про сию книжицу и Олег Иваныч, от Гришани еще. "Некоторая Заповедь" - один епитимейник назывался, который у Гришани был, - но много и других имелось. Епитимию - покаяние налагали за прелюбодейства всякие. Типа:

А се грехи:

Прелюбодеяти в руку или во ино что от своея плоти.

Аще кто блуд сотворит со скотом.

Аще лазит жена на жену прелюбодейства для,

Аще лежати створит блуд жена сама в ся,

Или древом, или инем ним...

Гришаня-то епитимейник тот подале от глаз людских прятал. А эти-то наизусть шпарили, смеяся.

- О совокуплении, - нарочито гнусавым тоном рек Онисим: - Аще коя жены дитя родит, не совокуплятися с нею мужу сорок ден. Аще ли нетерпелив, то двадцать ден. Аще ли вельми нетерпелив, то двенадцать дней удержатися... Ты-то как у нас, Епифане? Вельми нетерпелив?

- Да ну вас, срамников, - отмахнулся вконец изведенный Епифан. Повернулся к Олегу Иванычу, поведал вкратце, что там за бабы к нему на посаде цеплялись.

- То гулящие жёнки, да и слободка такая же... Однако я уж три лета как там не бывал...

- Ага, "не бывал", - усмехнулся в усы Харлам. - А кто на той седмице шлялся?

- И не туда вовсе. Хозяин, Силантий Акимыч, за брони чинить послал, на Кузнецкий. За тем и ездил...

- И чрез трое ден вернулся.

Проехав поля, в лес въехали. Синий лес, буреломистый, страшный. Черным местные тот лес прозывали. Самое пристанище для разного нехорошего люда. Харлам на солнце покосился задумчиво - садилось солнце-то, вот-вот за дальнюю рощу закатится. А темнеет быстро - не лето, чай. Подогнали коней, прикрикнули.

- Посматривай, Олег Иваныч, - предупредил Хардам, настороженно к чему-то прислушиваясь. Онисим с Епифаном вытащили из-под сена кривые татарские сабли. Кровавым светом вспыхнули клинки в лучах заходящего солнца. Где-то - казалось, рядом - заржали кони.

- Неужто не пронесет в этот раз, Господи? - шепотом произнес Хардам и перекрестился.

Ржание доносилось слева, из сосняка. Нет, вот и справа, за буераками... и сзади, с орешника... от болотины...

Впряженная в телегу пегая кобыла вдруг встрепенулась, словно почуяла волка. Остальные кони обеспокоенно прядали ушами. Узкая дорога впереди, казалось, проваливалась, исчезая в заросшей чертополохом и кустарником балке, темной из-за вплотную обступивших ее сосен. Не лежало почему-то сердце у Олега Иваныча к этой балке, ох, не лежало!

Однако - ехать-то надо было. Вот и поехали. А кругом кусты, сосны, темень! Вороны каркают!

Едва спустились вниз, на тебе - прямо поперек дороги лежало дерево. И не поймешь - то ли само упало, то ли помог кто. Рядом, прямо на повороте, росла сосна с большими сучковатыми ветками - старая, корявая, мощная. С одной из веток, ближе к вершине, свисала вниз... то ли вожжа, то ли веревка. То ли вообще чьи-то кишки...

Кивнув на лежащее дерево, Харлам обернулся к тележным:

- Убирайте тихохонько. А ты, Олег Иваныч, ежели что - скачи без огляду, мы прикроем. Никак невозможно, чтоб с тобой случилось что, никак... Ага, глянь-ка!

Олег Иваныч уже и сам увидел. Впереди, из-за черемуховых зарослей, показалась вдруг хрупкая фигурка подростка в черной монашеской рясе, подпоясанной простой веревкой, и в черном же клобуке, низко надвинутом на глаза. Длинные, давно не мытые волосы парня свалялись, лицо было покрыто пылью, глаза настороженно осмотрели обозников.

- Чьих будете, люди добрые? - поклонясь, мальчишка подошел ближе.

Ничего вроде особенного не спросил, даже кланялся вежливо. Но... как-то не так... С вызовом каким-то, нахраписто, вроде как издевательски даже! А глаза-то, глаза - так и зыркали!

- Чьих будем - не твое дело, - тронув поводья, Олег Иваныч подъехал ближе. - А вот ты-то кто?

Мальчишка вдруг вздрогнул и внимательно всмотрелся в него. Что-то промелькнуло в темных глазах парня - узнавание, удивление - что-то... Так и стоял он молча. Пялился, удивленно хлопал ресницами.