Посол Господина Великого (Новгородская сага - 2)

Лечь на грудь... Ага, вроде легче. Меч в сторону... мешает. Так ползти, ползти... Вон к тем деревьям. А холодно-то как, господи! Ползти, ползти... ползти... Невзирая ни на что... Вот, кажется, кочка. Нет, на ноги не вставать - тогда точно утянет... Только ползком. Да руками под себя мох подгребать. Ага... Вот они, деревья-то, кажется, ближе... Но и ползти труднее... Так и тянет в глубь, так и тянет... Нет, вперед... Быстрее... Не сдаваться... И руки раскинуть широко... Отдохнуть... Нет, нельзя останавливаться! Вперед, только вперед... Еще чуть... еще... Эх, Софья-Софьюшка... Ох... Это и не деревья вовсе... Трава... А под ней трясина. А там, дальше? Нет, не видно... И на ноги не встанешь, не посмотришь. Выход один - ползти! Ведь не бесконечное же это поганое болото, ведь кончается же оно где-нибудь... Господи... Софья... Софья...

Глава 8

Октябрь - ноябрь 1471 г. Москва - Новгород

Где волк воскликнул кровью:

"Эй! Я юноши тело ем..."

Велимир Хлебников (1915)

Огромный матерый волчище завелся вдруг в окрестностях Черного леса. Хоть и раньше пошаливали волки-то, но в эту осень совсем уж не стало спокойствия крестьянам. Ближних деревень жителям, да и дальних... Порезанный скот, утащенная птица, собаки с перегрызенным горлом - и четкие волчьи следы в придорожной пыли, ведущие к лесу. Большие, слишком большие следы для обычного зверя. Да и повадки были необычными - не врывались по осени волки в деревни, зимой только, ближе к весне этак, наглели. А тут... Третьего дня, в самом начале октября месяца, младенца волк утащил. Прямо средь бела дня, от овина, в деревне. Мать, крестьянка Матрена, и оглянуться не успела - только серая тень мелькнула - и нет дитенка. Матрена - в крик, мужиков подняла. Те вилы да рогатины похватали - в лес по следу пустились. Собаки впереди гавкали. А лес-то буреломом недавним завален, неприветист, темен - недаром Черным с незапамятных времен прозван. Попробуй-ко, сыщи тут какого волка, хоть и с собаками. Полаяли, полаяли, сердешные, да озадаченно на поляне закрутились. Словно сгинул волк-то! Вон, на тропинке - явный след... И вот... И там, у малинника... И раз - нет его. Пропал! Мужики в кучу собрались, головы зачесали озадаченно. Глянь, а Чернак, Онисима Вырви Глаз, старосты церковного, пес, зарычал будто... Да как рванет к болотине! Остальные собаки - за ним, с лаем. Переглянулись мужики, рогатины крепче сжали - бросились следом. Кто уже и стрелу к тетиве прилаживал. Азарт! Вот-вот словят волка. Если это волк, а не иной зверь какой или, тьфу-тьфу, кикимора болотная. Не, не должна бы кикимора - на нечисть-то собаки б так не бросались. Выли бы только. Значит - зверь. И - вона! Бок в подпалинах, рыжий, за дубьем промелькнул извилисто... Не похоже вроде на волка-то... Лиса! Эй, стойте, стойте, собаченьки! Стойте! Да где там - стойте... Унеслись, хвостами махая, за лисой вдогонку. Совсем загрустили мужики. Старшой, Онисим Вырви Глаз, рукой махнул. Решили, собак дождавшись, в обрат ворочаться, тем более - туча громадная по небу шла, как раз рядом. То ли дождь, то ли снег... Хорошего мало. Засобирались мужики. Тут и собаки вернулись, закрутились, скуля сконфуженно, - так ведь и не догнали лису-то, в буераках где-то схоронилась рыжая. Эх, зазря бегали - ни волка не добыли, ни лисы, даже хоть зайчишка какого - и то мимо. А может, то и не лиса была? Может, кикимора болотная собак водила? Так, старики сказывали, бывает. Ох, упаси, Господи! Онисим бородищу перекрестил, посмотрел на тучу, подумал маленько. Кивнул мужикам - пошли, мол. Пошли... Обернулся - ан Чернака-то, пса Онисьева, и нету! Заплутал в лесу, что ль? Непохоже, псина опытный. Забеспокоился Онисим - жалко животину родную запросто так потерять. А ну-ка, покличем! Черначе, Черначе! Нет, тихо все. Эти еще, собаки, разлаялись... А ну - цыть! Да искать, искать Чернака-то! Разбежалися собаки вокруг, забегали... Прибежав, хвостами крутили виновато. Щурились. Совсем уж было загрустил Онисим, как вдруг одна собачонка приблудная, мелкая, незнамо и чья - всяк на деревне прикармливал, ежели было чем, - на болото разлаялась. Да не просто так, а со злобством! Словно чуяла там что-то эдакое, человечьему глазу покуда неведомое. И остальные-то собачки тоже - к ней подбежав - зарычали, ощерились. Мужики ближе подошли. Гнилое было болото, утопистов, а сверху - будто ровненькой травкой усажено, зеленое такое, нежное - не одна корова в трясине утопла. Берега вокруг чахлые, топкие, деревьицами тонкими, будто больными, поросшие. Не туда ногу поставил - и все, поминай как звали, - не поможет такое деревце - не уцепишься. Посередке болота островки малые были - то мужики местные знали, завсегда по зиме хаживали, как замерзало болото. Но то зимой - а до зимы еще месяца два, да и не во всякую зиму замерзало болото - в особо морозную только. А летом или вот как сейчас, в осеннюю пору, - не подступишься к островкам, хоть, казалось, и близехонько - протяни руку. Ноги протянешь - пропадешь, сгинешь в вонючей трясине.