Посол III класса

— Что за странная фантазия у вашего Мольера? — промолвил хан. — Впрочем, мне непонятно и ваше общество. У нас все проще. Есть люди, которым по праву рождения суждено повелевать, и люди, рожденные повиноваться. Конечно, и у нас храбрый воин может стать эмиром, но шут наподобие вашего Журдена у нас невозможен. Честно говоря, он мне не понравился.

Барон промолчал. Вновь остро ощутив нелепость этого разговора, он предпочел оставить Керим-Гирея в заблуждении о том, что нравы и обычаи степных кочевников сравнимы с сословными предрассудками во Франции.

— Вот ваш Тартюф — другое дело, — воскликнул Керим-Гирей. — Во всех странах есть свои Тартюфы, а уж в Стамбуле что ни турок, то Тартюф.

Хан хрипло расхохотался.

— Я хочу, чтобы вы перевели для меня эту пьесу, — сказал он.

— Перевод будет представлен Вашему Высочеству моим переводчиком Рюффеном, — ответил барон.

* * *

На следующий день армия хана выступила в поход. За Керим-Гиреем последовали добровольцы-серденгечты. В переводе серденгечты значит «потерянные дети». Так называли себя воины-смертники.

Передовой отряд форсировал Ингул ночью, когда стоял мороз. Утром неожиданно потеплело, и переправа стала небезопасной. Татары, двигаясь по подтаявшему льду легким мелким шагом, благополучно перебрались на другой берег реки. Для спагов переправа явилась трудным испытанием. Многим из них страх мешал ступать равномерно, они останавливались и тут же проваливались под лед.

Когда переправа была закончена, хан был вынужден сделать привал, чтобы дать возможность обсушиться промокшим.

Несколько спагов собрались на берегу, пристально вглядываясь в черную воду проруби. Из их разговора Тотт понял, что в этом месте утонул их товарищ, имевший при себе значительную сумму денег. Прослышав об этом, бородатый казак-игнатовец тут же предложил за два цехина достать из-под воды кошелек утонувшего. Турки согласились. Казак мгновенно разделся, перекрестился и нырнул в прорубь. Вскоре он уже приплясывал на льду с мокрым кошельком в руке.

Успех игнатовца воодушевил турок, вспомнивших, что у утопичного остались еще пистолеты, украшенные серебряной насечкой. Не долго думая, казак предпринял второе путешествие под воду и, вынырнув, отдал добытые им пистолеты спагам. Затем, подхватив одежду, он помчался к палаткам своих сотоварищей, сверкая голыми ягодицами.

Весь день крымское войско двигалось по заснеженной пустынной равнине. За оттепелью неожиданно вновь ударил сильный мороз. Дыхание замерзало у рта, на усах повисали сосульки. К вечеру легко одетые спаги начали валиться из седел. Татары также плохо переносили холод, но никто из них не осмеливался жаловаться.

Войско понуро плелось за ханом, ехавшим с непокрытой головой и мерно покачивающимся в седле.

Дорогу указывали следы ушедшего далеко вперед авангарда и трупы замерзших воинов. В сумерках на горизонте показались столбы дыма. Это горели поселения Новой Сербии.

Вечером Тотт записал в дневник, что в первый день похода в татарской армии замерзло около тысячи воинов и не менее 30 тысяч лошадей.

Русский мороз не пощадил и Керим-Гирея. Когда наступило время ночлега, хан почувствовал сильный жар. Воспользовавшись ним обстоятельством, Тотт улучил несколько часов для сна в собственной палатке, которую по приказу хана разбили рядом с палаткой Керим-Гирея. Рюффен и Кустилье были уже там. Они лежали на утрамбованном снегу, закутавшись в волчьи шубы, и, несмотря из сильную усталость, не могли заснуть от холода и голода. Из полудремы Тотта вывел шум, поднятый одним из ханских слуг, который вошел в палатку и объявил, что его повелитель посылает барону подарок.

С почтительным поклоном он положил к ногам Рюффсна тяжелый мешок и вышел. Голодный Кустилье, не сомневаясь ни на минуту, что в мешке находится какое-нибудь блюдо с ханского стола, все же не решался покинуть нагретую шубу и дрожащим голосом умолял своего товарища развязать узел, который стягивал мешок После взаимных препирательств Кустилье все же выпростал руку и подтащил к себе подарок. Чтобы разглядеть его содержимое, он поднес раскрытый мешок к фонарю, висевшему на стойке палатки, — и вдруг завопил от ужаса.

В мешке лежала отрубленная голова. С громкими криками Кустилье выскочил из палатки, проклиная холод, голод и татарский юмор.

На следующий день мороз настолько окреп, что Тотт отморозил пальцы, не помогли и предусмотрительно надетые им две пары заячьих рукавиц. Армия медленно продвигалась вперед, держась между столбами дыма, которые по-прежнему маячили на горизонте, и силуэтом форта св. Елизаветы, оставшимся по левую руку.

На пути встречались огромные сигнальные башни, заваленные сеном и сучьями. Из-за внезапности нападения пограничная охрана не успела ими воспользоваться, чтобы поднять тревогу.

А жаль.

Войско Керим-Гирея было так деморализовано, что с русской стороны достаточно было бы двух или трех тысяч человек, чтобы татары потерпели катастрофу.