Посол III класса

Генерал-майор Веймар, получив от Румянцева приказ прикрыть всеми имевшимися в его распоряжении силами елизаветградскую провинцию от татарского набега, промедлил с распоряжениями, и 14 января татарские орды беспрепятственно вышли на берег Ингула. Впереди, на краю необъятных запорожских степей, виднелись силуэты форта св. Елизаветы.

К походной палатке Керим-Гирея, вмещавшей 60 человек, собрали военный совет. План действий, принятый советом, был довольно прост: треть армии, состоявшей из добровольцев, должна была перейти Ингул этой ночью и, разбившись на семь колонн, промчаться по Новой Сербии, сжигая и уничтожая все на своем пути. Решили, что каждый воин, который примет участие в набеге, поделится награбленной добычей с двумя солдатами главной армии, которой было предписано переправиться через Ингул на следующий день и, обойдя форт св. Елизаветы, прикрыть войска, опустошавшие Новую Сербию.

Татарская орда, собравшаяся на берегу Ингула, была огромна и разношерстна. Поднявшись на небольшой курган, Керим-Гирей пропел смотр своего воинства. Он указал Тотту на отборные части крымской конницы, выступавшие правильными шеренгами. За конницей следовала личная гвардия хана, состоявшая из 40 рот, по 40 всадников в каждой. Элита крымского войска — потомки Чингисхана и Мамая — ехали двумя колоннами, по четверо в ряд. По бокам каждой роты развевались знамена. Великий конюший с помощниками вели под уздцы 12 лошадей, за ними следовала крытая повозка, предназначавшаяся для отдыха хана во время похода.

Но ветру полоскался шерстяной санджак-шериф. За ним на пиках — штандарты казаков-игнатовцев, с которых образ Спасителя смотрел печальными глазами на колышущиеся под ним толпы басурман.

Игнатовцы считались любимцами Керим-Гирея. Кстати, он был твердо уверен, что они так назывались не по имени раскольника Игната Некрасова, выведшего своих единоверцев еще в петровские времена в крымские степи, а от татарского слова «инат» («упрямый»). По-своему хан был прав: игнатовцы в плен не сдавались, дрались остервенело, до конца.

Арьергард армии выглядел не так внушительно. У татар и ногайцев к седлам коней были приторочены кожаные мешки, в которых находилось по восемь-десять фунтов просяной муки. Это обеспечивало непритязательным степнякам 50-дневное существование. Помимо лошади, на которой он ехал, каждый воин вел за собой на поводу еще две или три, рассчитывая в случае необходимости заколоть и съесть их. В армии Керим-Гирея насчитывалось не менее 50 тысяч лошадей.

Самую жалкую часть крымского воинства составляли 10 тысяч шагов, направленных Портой в помощь татарам. Изнеженные и привыкшие к безделью, спаги были слишком легко одеты для неожиданно ударивших суровых морозов. К их седлам была приторочена богатая добыча: накануне они сровняли с землей встретившуюся им на пути злосчастную Балту, не щадя ни русских, ни украинцев, пи татар.

Хан презрительно отвернулся от турок.

Вечером в своей палатке пред очагом, огонь в котором поддергивал телохранитель, не отходивший от хана ни на шаг, Керим-Гирей жаловался Тотту на спагов. Новообращенных в ислам арнаутов и тимариотов, которых было среди них немало, татары ненавидели не меньше, чем христиан.

Керим-Гирей был подвержен ипохондрии. Беседы с Тоттом, как он сам признавался французскому эмиссару, оказались единственным средством, излечивавшим острые приступы безотчетной тоски, овладевавшей им. Для Тотта эти ночные бдения были утомительными. Хан страдал бессоницей и спал не более трех часов в сутки, поэтому разговор продолжался иногда ночь напролет.

Говорили о вещах самых разнообразных: о народных правах, «Духе законов» Монтескье, европейском театре.

Керим-Гирей — странная фигура среди татар — слыл не только философом, но и поклонником искусств. В походах его сопровождала труппа акробатов, актеров и музыкантов, представлявших турецкие бурлески, шумные и вульгарные.

В эту ночь барон рассказывал Керим-Гирею о Мольере. Они полулежали на ковре, расстеленном в центре палатки, опираясь на небольшие кожаные подушки. На медном блюде был сервирован походный татарский ужин: пресные сухари, копченый лошадиный бок, икра, превосходный изюм.

— Как вы находите татарскую кухню? — спросил хан, улыбаясь.

— Ужасающей для ваших врагов, — отвечал барон.

Мальчик-грузин, прислуживавший хану, протянул Тотту золотой кубок, точно такой же, из которого пил Керим-Гирей. В нем искрилось великолепное венгерское вино, до которого хан был большой охотник.

Тотт легко осушил кубок и подумал, как странно порой складывается жизнь: здесь, посреди бескрайних заснеженных степей, в кожаной палатке ночью эмиссар изысканного Версаля излагает потомку Чингисхана законы драматургии.

Хан жадно пил бокал за бокалом. Тотт, подробно пересказав содержание «Тартюфа», перешел к «Мещанину во дворянстве».