Посольский город

– Кел, возможно, уже нашел своих друзей, – продолжал Брен. – Эти… – Он обвел рукой собравшихся в комнате. – Когда-то они представляли для них угрозу. Ты видела. Теперь… – Он рассмеялся. – Ну, теперь все по-другому. Но они все еще опасны. Не так, как раньше: но, может, даже опаснее, чем тогда. Кел, может быть, не знает, что эта группа еще существует. А возможно, и раньше не знал. Зато ариекаи, с которыми он работал тогда, знают. Так что, если он их найдет, то этим придется быть тише воды ниже травы. Как и нам.

– Но чем они опасны? – спросила я. – Вот чего я никогда не могла понять. Зачем они это делают? И что вообще они делают?

Брен пожал плечами.

– Трудно объяснить. Не знаю, как и сказать.

– Ты просто не знаешь, – сказала я. Он полуутвердительно, полуотрицательно качнул головой.

– Как твой Язык, Ависа? – спросила одна из ИллСиб. Они говорили с Испанской Танцовщицей, тот отвечал им. Кое-что я понимала, а когда трясла головой, Илл или Сиб переводили несколько предложений.

Плохо, что мы такие. Мы хотим быть другими, не такими. Мы как та девочка, которой сделали больно в темноте и которая съела то, что ей дали, потому что мы поглощаем то, что дает нам ЭзКел. – Наступила долгая пауза. – Вместо этого мы хотим быть как та девочка, которой причинили боль в темноте и которая съела то, что ей дали, в том, что мы хотим быть… – Тут снова наступило молчание, и Испанская Танцовщица встряхнул крыльями.

– Он хотел воспользоваться твоим сравнением дважды, в противоположных значениях, – сказала Сиб. – Но не справился.

Теперь, продолжал Испанская Танцовщица, все еще хуже. Мы этого не ждали. Было плохо, когда слова бога-наркотика отравили нас, сделали беспомощными, заставили нас забыть самих себя, но теперь все по-другому и еще хуже. Теперь, когда бог-наркотик говорит, мы подчиняемся. – Да, он произносил это с интонациями, которые ничего для меня не значили, но, насколько бы чуждой ни оставалась для меня ментальная карта ариекаев, их самоощущение, думаю, что для них это было по-настоящему ужасно. Я видела, как толпа мгновенно повиновалась приказу ЭзКела, не имея возможности выбирать. Все мы хотим сами решать, что слушать, как жить, что говорить, как говорить, что иметь в виду, чему подчиняться. Мы хотим сами распоряжаться Языком.

Их оскорбляла как тяга к новому наркотику, так и недавно возникшая неспособность к неповиновению. И вряд ли только эту собравшуюся в подвале группу. Но в них обида лишь подстегивала стремление, которое они испытывали всю жизнь: научиться лгать, заставить Язык выражать то, что хотелось им. Именно это старинное желание заставляло их испытывать большее отвращение к новым условиям, чем других сознательных ариекаев.

– Мы пообещали, что приведем тебя сюда, – сказал Брен. – Дали слово Хозяина. – Он улыбнулся этой детской клятве. – Они во что бы то ни стало хотели тебя видеть. А теперь пойдем-ка лучше назад, пока тебя не хватились, а потом ИллСиб продолжат. В других тайниках. Они не одни ищут другой путь.

Какой опасный маршрут, от одной повстанческой клетки к другой, через мертвый, воскресающий город. Раньше я всегда настаивала на несопоставимости терранского и ариекайского мышления – меня так учили. А теперь я задумалась над тем, кто научил меня так думать. Служители и послы, владевшие монополией на понимание. Впервые поняв смысл действий ариекаев, я почувствовала, как у меня кружится голова. Прямо у меня на глазах зрел бунт, и я понимала это.

Я видела только лжецов, отчаянно пытавшихся изменить свою речь. От них Брен и ИллСиб, возможно, отправятся к тем, кто стремится полностью искоренить зависимость и жить без Языка; потом к тем, кто учится сопротивляться походя отданным приказам ЭзКел; а дальше к тем, кто, возможно, уже ищет химическое лекарство. Я ведь даже не участвовала по-настоящему в этом первом походе, в этом визите, я только присутствовала, и Брен доверял мне. Он привел меня туда не по дружбе – я присутствовала там потому, что была сравнением, и нужда бунтовщиков во мне была чисто практической, так другим могло понадобиться программное обеспечение, или химикаты, или взрывчатка.

Во время кризиса Послоград раздирали страсти. Дайте мне три дня, подумала я, и я найду людей, верящих во что угодно: в то, что ЭзКел, или Эз, или Кел – мессия, или дьявол, или то и другое; что послы – ангелы или дьяволы; что ариекаи кончились; что наша единственная надежда – покинуть планету как можно скорее; что мы не должны улетать. То же и у ариекаев, подумала я и почувствовала грусть и надежду. Их Язык был не в силах сформулировать расплывчатую идею чудовищ и богов, столь распространенную в других культурах, и я вдруг отчетливо осознала, что все ариекайские сборища были для них все равно, что для нас – запретные культы. Присутствовала ли я на Танце Духов? Брен и ИллСиб покровительствовали тем, кто заглядывал на тысячелетия вперед, отчаянным.