Посольский город

У ариекаев было два главных вида лжи, то есть у тех из них, кто вообще мог лгать. Один заключался в том, чтобы говорить медленно. Они пытались скрыть ту часть предложения, которая содержала неправду – затея почти невозможная, ложь, даже невысказанная, замаскированная, действовала на их мозги как аллерген. Приготовившись умственно, не важно, с успехом или без, они притворялись перед самими собой, что забывают. И произносили ложь с определенной скоростью, подчиняя слова ритму, выговаривая их по отдельности, через такие промежутки времени, чтобы каждое слово казалось независимым и значило только то, что оно значило; и в то же время достаточно быстро и ритмично для того, чтобы для слушателей они сложились в одно тягучее предложение, воспринимаемое, однако, как целостное и содержащее к тому же неправду. Все успешные лжецы, виденные мною до сих пор, лгали медленно.

Существовала и другая техника. Более грубая и запоминающаяся, а также более сложная. Говорящий должен был отказаться, даже в уме, от значений всех произносимых им слов и просто проговаривать все необходимые звуки. Усилием воли вырывать из себя утверждение. Это было скоростное вранье: говорящий выпаливал кучу звуков раньше, чем их общий смысл лишал его возможности их помыслить.

Сурль/Теш-Эчер открыл рты.

До появления людей, выдал он раздражительным стаккато, мы не говорили.

Настала долгая пауза. И вдруг толпа вздрогнула и заорала.

Вот когда я пожалела, что совсем не понимаю ариекайского языка жестов. Сурль/Теш-Эчер, наверное, торжествовал, а может, терпеливо ждал или ничего не чувствовал. Он не шептал беззвучно правду в конце; не отстукивал, подобно метроному, слово за словом, рубя на куски заранее составленное предложение. То, что он сказал, было ложью чистой воды.

Аудитория бушевала. И я вместе с ней.

Просыпаясь в третьем возрасте, Хозяева уже в совершенстве владели Языком, его продуцирование было прямой функцией их сознания.

– Миллионы лет назад умение отличать правду от неправды давало, вероятно, некое адаптивное преимущество, – сказал мне Скайл, когда мы с ним в последний раз теоретизировали по поводу этой истории. – Естественный отбор отдавал предпочтение мозгам, которые не могли лгать.

– Эволюция, основанная на доверии, – начала было я.

– Доверие тут ни при чем, – перебил он. – Случай, борьба, неудача, выживание, дарвинистский хаос инстинктивной грамматики, преимущества животного с большим мозгом в жестокой окружающей среде, отбор по характеристикам создали расу исключительных правдолюбцев. – Этот Язык чудесен, – сказал тогда Скайл. Помню, мне даже противно стало. Поразительно, как ариекаям вообще удалось уцелеть, учитывая основные функции Языка. Решив, что Скайл, наверное, тоже имел в виду именно это, я согласилась.

Будь эволюция моральна, они не слышали бы лжи, как две трети обезьян из известной притчи, но ее основа – красота и случай, и потому ложь не могли слышать только те, кто ее произносил, и касалось это лишь их собственных маленьких обманов. Без поддержки означаемых, неправды, сказанные на Языке, воспринимались как бессмысленный шум самими лжецами. Биология ленива: если рты говорят только правду, то зачем уху умение отличать истину от ее противоположности? Когда сказанное по определению есть то, что оно означает? И только благодаря этой бреши в своей адаптационной системе Хозяева понимали ложь, несмотря на то, или, наоборот, благодаря тому, что они не были способны ее говорить. И либо верили ей – способность к вере была дана им изначально без всякого смысла, – либо, в тех случаях, когда неправда была настолько очевидна, что этого нельзя было не заметить, воспринимали ее как головокружительную невозможность, как облеченную в слова мысль, которую нельзя помыслить.

Я знаю, что веду себя как маньяк: нечестно без конца намекать, будто ариекаев не интересовало ничего, кроме Языка, однако я ничего не могу с собой поделать. История, которую я рассказываю, подлинная, но ведь я ее рассказываю, и это приводит к определенным последствиям. Итак: Хозяева любили многое, но Язык – больше всего.

Упрямый бунтарь Сурль/Теш-Эчер вытолкнул свою ложь в мир, выблевал сгусток фонем вопреки велению собственного мозга.

Публика бесновалась. Мы стали свидетелями редкого представления. Я была в восторге. Посол АрнОльд удивились. Хассер смутился. Валдик и Скайл были поражены.

Настоящее, 8

Кеди и шурази вели в посольство. Их видели маленькие камеры последних известий.

Служители среднего звена набрали тройки и четверки в общине кеди, а среди шурази нашли несколько мыслящих капитанов. Транспортные средства носились над нашими крышами, антеннами и балками наших строек, над белым дымом из наших труб. Один и тот же кадр то и дело мелькал в информационных сообщениях: молодой служитель прихлопывает камеру, через которую его видят зрители. Должно быть, он очень нервничал, если позволил себе такой непрофессионализм.