– Как это случилось? Этого не может быть! – шептала помертвевшими губами Иранна. И тут она встретилась глазами с иронично глядящим на нее Хутрапом. И поняла, что этот хитрый царедворец просто использовал ее, считающей себя самой умной и ловкой, в своей чрезвычайно сложной и опасной игре, где часто ставкой была сама жизнь, и победил, доведя игру до логического конца.
Верховному жрецу ничего не оставалось делать, как объявить, что, согласно завещанию усопшего царя, царская корона Элама переходит к Пели. Когда Пели подошел к жрецу и преклонил колено, тот, проклиная его про себя, возложил корону ему на голову. Помощники верховного жреца запели священный гимн, и дальнейшая церемония проходила уже в присутствии множества жрецов сначала в священной роще у подножия зиккурата, затем в главном храме богини Пиненкир на его верхней площадке под приветственные крики собравшихся толп народа. Про Энпилухана все сразу же забыли, даже большая часть его сторонников кричала здравицы и как могла лезла с поздравлениями к Пели, чтобы загладить свою вину и не попасть под предстоящие репрессии против его противников. А самые ярые противники Пели срочно помчались по домам, чтобы как можно быстрее собраться и сбежать из страны.
Чтобы больше не возвращаться к этому вопросу, скажем, что лишь немногим счастливчикам удалось сделать это. Пели, если это было необходимо для него лично или для страны, и тогда, и в будущем действовал быстро, решительно и беспощадно. Такое было время…
40. Неожиданная встреча
Пол-луны прошло после коронации Пели. Иранна жила во дворце Энпилухана, зализывающего полученную душевную рану, но ничего конкретно не предпринимающего, чтобы исправить положение хотя бы с помощью меча наемного убийцы или яда, защищенного от репрессий Пели тем, что он являлся родным сыном всеми уважаемого старого царя Элама. В первый же день они сильно повздорили, и она ушла от него в другое крыло дворца.
Но надо было что-то делать. Не только ее деятельная натура требовала этого, но и поступившие новые инструкции Нарамсина, царя Аккада. Энпилухан теперь чуть ли не на коленях умолял ее вернуться к нему. Каждый день рабы приносили на ее половину его дорогие подарки и охапки цветов. Наступало время сменить гнев на милость.
Перед поздним ужином, как это было принято у Энпилухана, засиживающегося далеко за полночь, но встающего в полдень, Иранна в своей обычной, даже не парадной, одежде отправилась к Энпилухану. Неподалеку от его покоев высокая фигура, внезапно вынырнувшая из-за поворота коридора, преградила ей дорогу. Она невольно вскрикнула и сделала шаг назад. Перед ней стоял Шамши, которого все считали погибшим в пропасти и про которого она давно уже забыла. Он напоминал истощенного оборванца, лишь на худом с острыми чертами лице огнем безумия горели глаза.
Она испуганно оглянулась, ища взглядом стражников, обычно находящихся в этом коридоре. Но коридор был пуст.
– Я убил их всех, – сказал он, глядя на нее сверкающими глазами, – разве могли они оказать сопротивление мне, всю жизнь учившемуся владеть мечами обеими руками? Я любил тебя, а ты предала меня, как ты могла? – продолжал он.
Ее ум заметался в поисках выхода и тут же нащупал его. Перед ней был безумец, опасный безумец, надо было хотя бы на время отвлечь его внимание.
– Да, я виновата перед тобой! – молитвенно сжала она руки и опустилась на колени, – но Бурна сам приставал ко мне! Угрожал убить, если я не подчинюсь. Что было делать мне, слабой беззащитной девушке?
– Глупец! – нежно шептала она, обнимая ноги Шамши, – ведь я любила тебя, и только тебя! Уедем, уедем отсюда далеко-далеко! Там мы будем только одни – ты и я! И будем любить друг друга без памяти! А потом вместе уйдем в чертоги Мардука!
Она еще крепче обняла Шамши, прижалась всем телом. Горячая волна ударила ему в голову. А тем временем рука ее нащупали в сапожке неразлучный трехгранный кинжал-стилет, который она не раз успешно использовала по назначению.