Посреди России

Он вылез из кабины и пошел к купальне, снимая на ходу рубаху. «Эх, купальня, радость детства!» — подумал Генка. Он первым делом напился, потом посмотрел на дорогу. Нет, в такую рань никто из города не должен идти, да и время негулящее. Значит, можно. Генка разделся, как в детстве, догола и бросился вниз брюхом с берега, как в стекло. Хороша утренняя вода. Бодрит. Он потерся песком, поплавал вдоль ручья, задевая руками за дно. Полез одеваться. На берегу отряхнулся, как кот, оделся и прилег на солнышке, подстелив фуфайку. Под голову приладил сапог. День обещал быть жарким; солнышко едва приподнялось над полем, а уже пригревало, и озноб у Генки скоро прошел. Он сладко потянулся, раскинув босые ноги, подставил к солнцу спину, словно прислонился к печке, и незаметно уснул. Сквозь сон ему пригрезилось, что по мосту прошла машина, будто бы слышал чьи-то голоса, но было трудно, да и совсем не хотелось отрывать голову от сапога, и не было сил понять, кто бы мог быть в такой ранний час.

А между тем было уже не рано. Солнце высушило открытую луговину, подбиралось к росе в кустах, а Генка все спал, потный и разморенный.

— Генка! А Генка! Башка сгорит, слышь?

Рябок прикрыл ему голову портянкой, закоробившейся от солнышка, как пирамида, но не отставал:

— Вставай, чего ты тут? Слышь?

Генка перевернулся на спину, сел, отдуваясь от жары. Посмотрел на Рябка, выкатив глаза, словно хотел боднуть того, потом потрогал под мышками — мокро. Тут же лениво разделся и, как налим, плюхнулся в воду, только мелькнули на ляжках белесые пятна чуть стянутой кожи.

— Ну, вот и очнулся! Вот и хорошо теперь! — улыбался Генка, одеваясь, а с носу и с губ у него еще капало. — Все в порядке, смотри! — Генка кивнул за трактор, за крайние сараи, где чернела свежая пахота.

— Я видел. Здорово ты!

— Ерунда… А ты тащи ведро горючки, а то я даже до купальни не доехал…

— А ну их! Мне вечером повестку принесли, сегодня в военкомат. — Рябок задрал штанину, почесал сосредоточенно колено и сказал, между прочим:

— А из города покойника привезли.

— Кого? Кого?

— Дачника окатовского, ну что к тебе ходил. Ты сейчас домой?

Рука Генки никак не могла найти рукав рубахи, кулак тыкался в полотно и не мог пробиться в рукав.

— Ты в город вчера собирался, так пойдем сейчас вместе. Нас будет шесть человек. Пойдешь? А фуфайку-то? — вскочил Рябок.

Генка шел к деревне, неуверенно переставляя ноги, будто на каждом шагу могла кончиться земля. Позади него, отстав шага на четыре, лениво шел Рябок и нес фуфайку.

— Баба-то плачет, не надо бы, мол, ему в тот день ходить так много, — бубнил за спиной Рябок. — А он пошел аж до самого Грачевника, вот сердце-то и надорвал. Да еще плачет, расстроился, мол, сильно, когда увидел, что там ничего не осталось от дома художника. Родственник, должно, был, вот и жалко…

15

До Богородицкого считалось одиннадцать километров. Василий Окатов и Генка вышли на восходе.

— Надо бы поточить заступы-то, — щурясь вдаль, сказал Василий.

— Ничего…

— Да это верно. Там, я знаю, сначала песок пойдет, потом — глина. Глина там мягкая, жирная, на печку такая хороша.

Пестрая Генкина кепка — рядом с зеленой, потасканной Василия. Заступы их, по-весеннему светлые, покачивались на плечах и цокали порой один о другой. В такие моменты Василий слегка косился назад, продолжая разговаривать. Говорили спокойно и мирно. Смерть дачника примирила соперников по продаже домов. Однако Генка был мрачен и неразговорчив. Василий выглядел свежей и один вел разговор. Генка изредка бросал слова.

— Сегодня родственников ждут с поезда. Должны приехать. Почему, спросил, решили здесь? А сама-то мне и отвечает: тут, мол, велел, если что… Ну, тут так тут, нам-то что! Хороший был человек…

— Дом у меня не купил, — вздохнул Генка, будто бросил дачнику обвинение.

— И у нас — тоже! — добродушно ответил Василий.

— Теперь уж не продать…

— Конечно, не продать! Так вот постоят-постоят заколоченные, а потом — на дрова. Ясное дело. А вон, видишь, бурьян. Это позапрошлый год дом сгорел. Хозяин-то, говорят, хорошую страховку получил, да и уехал.

— Куда?

— Нашел место. С деньгами-то не пропадешь…

Генка вскинул голову и, призадумавшись, замедлил шаг.

В каждой деревне они спрашивали, открыт ли магазин, и всякий раз Василий ощупывал десятку, которую дала им вдова.

— Да-а… Рано вышли, — жаловался он Генке. — Но ничего! Пока дойдем, пока место выберем — и чайная, глядишь, откроется. Там теперь чайная есть. Недавно открыли. Хорошая чайная, на новый манер. Одна стена в ней вымазана черным, другая — красным, а третья так, в известке, оставлена.

— А четвертая? — без всякого интереса задал вопрос Генка.