Посреди России

На площадке было еще пять квартир. На их половине, налево, жила семья рабочих людей, направо, в однокомнатной, после коммуналки наслаждались тишиной муж и жена. Она — монтажница на конвейере, он — вновь испеченный пенсионер. Все они ждали телефона. Знали номер своей очереди и ждали. На другом конце площадки — так уж подошло — во всех трех квартирах знали свои номера телефонов и не ждали, что к ним попросится соседка позвонить. Но легко сказать — позвонить! Федосья знала, что такое оборвать сон. Но идти надо было.

В первой квартире, налево за лестницей, жила большая, но нелюдимая семья. Поначалу, как только заселили дом, детишки из той квартиры кричали, что их папа начальник и что их квартира все равно станет лучше всех. Детишкам попало, как всегда, за правду, но отец действительно квартиру свою отделал заново, да так, что стыдно было пускать соседей. С тех пор ходить в ту квартиру так и не повелось.

В следующей, как раз напротив Федосьиной, в торце этажного коридора, жил инженер-химик, человек спокойный, увлекающийся спортивными передачами, но нетвердый на ногу. Если ему недоставало «химии», он тихонько от жены занимал несколько рублей, но всегда вовремя отдавал. К нему можно было бы позвонить, но жена и днем-то встречает так, что у порога забудешь, зачем пришла.

Третью, а в общем — шестую, квартиру занимала благополучная пара: он — моложавый отставник, она — большой специалист по украшению мемориальных кладбищ. Это были люди вежливые, радушные. И жили они, судя по всему, весело, легко. Вот к ним-то, пожалуй, и стоит позвонить…

Федосья приостановилась. Послушала — тихо, да и кому в голову придет жить совиной жизнью — не спать по ночам! А вот брякнешь звонком — и на всю лестницу зальется у них собака. Проснутся люди. В новом доме, как в барабане, — уронишь песчинку — кирпичом бухнет. А собака зальется — уши затыкай. А славная собачонка, думала Федосья, чистая, а зимой в пальто гуляет…

Внизу, у парадного, шаркнула машина. Остановилась. «Может, врач к кому? — обрадовалась Федосья. — Тогда и вызывать не надо: упрошу взглянуть на Левку…»

Она спустилась с лестницы к лифту и через окно лестничной клетки заметила, как внизу разворачивается пустое такси. Неудача.

Теперь она находилась меж третьим и четвертым этажами. На третьем она знала только две квартиры, в которых был телефон. Почему-то на третий этаж у нее было больше смелости.

Вот тут большая, трехкомнатная. Тут живет художник с двумя детьми, женой и тещей. Человек приветливый, но, судя по всему, безденежный. Федосья помнит, что день их получки называется «опроцентовкой». Это радостное событие трудно было не заметить: на «опроцентовку» съезжались друзья-художники. Дети хозяина квартиры бегали по лестнице с конфетами и угощали приятелей. Веселились художники шумно, но не безобразно, и жильцы не обижались, если утром или ночью жена художника негромко окликала с балкона своих гостей и выбрасывала шапку, перчатки, шарф…

— А где они были? — удивлялись снизу.

— На люстре…

Однажды Федосья попала в эту квартиру на «опроцентовку» — пришла позвонить. Кто-то из художников увидел ее, выкатил глаза и воскликнул:

— Друзья! Да это же боярыня Морозова! Взгляните же — глаза, а скулы! Скулы! Эх, написать бы…

Федосье не понравилось это — говорят меж собой о присутствующем вслух, как о лошади. Доктора вот так же… Она не осталась звонить, хотя надо было узнать, не прибыли ли вагоны на окружную дорогу. Вагоны — это не ее работа, это приработок, а работа, известное дело, на прядильно-ниточном комбинате… «Зайти, позвонить? Нет, не стоит беспокоить: проснутся сразу все по одному звонку. Лучше к той старушке, что живет с внуком и дочерью. От них ни лишнего слова не услышишь никогда, ни косого взгляда не увидишь, да и дочь ее, Евгения Васильевна, что на почте работает…»

Снизу послышались шаги. Все ближе, ближе. Последний поворот — шаги не тяжелые и не пьяные.

— О! Какая встреча!

— Здравствуй, Евгения Васильевна! Легка на помине… Это ты на такси прикатила?

— Я. Видите, как гулящая — в пятом часу домой являюсь. Со дня рождения не скоро выберешься, — вздохнула она устало, но удовлетворенно.

— Да это уж верно…

— Город размазался на десятки километров, такси не докричишься, а тут еще мосты развели — через Неву не прыгнешь. А вы что тут в одном халате?

— Лева заболел. Хотела позвонить, да Мишка, негодник…

— Так идемте к нам, мама все равно, я знаю, не спит. Идемте, идемте! — не по необходимости — по душе сказала, а глаза карие, счастливые. Лет, должно быть, тридцать, не больше, а уж в депутаты выбрали. Хоть бы счастья ей…

Врач приехал около шести. Это был хорошо знакомый Федосье молодой человек. Сегодня он был бодрый, видимо, в такое время — в конце мая, когда кончилась эпидемия, — удается в ночную даже соснуть на дежурстве. Он установил диагноз, и без того известный Федосье, — сколько у нее переболело! — воспаление легких. Сказал, что не очень серьезно. Выписал лекарство, дал рекомендации.

«Хорошо, что сегодня пятница, — думала Федосья. — Завтра и послезавтра сама присмотрю…»

— Бюллетень? — спросил врач.