Посреди серой мглы (ЛП)

Охранники велели нам вылезать из машины. Андрюс опустил голову и стал ближе к матери. Они принялись направлять нас к избушкам, которые, как я сначала подумала, должны быть нашими, но когда госпожа Грибас и госпожа Римас зашли в одну из них, оттуда выбежала какая-то женщина и начала спорить с охранниками.

— В этих избушках живут люди, — прошептал Йонас.

— Да, и очень вероятно, что нам придётся жить с ними, — сказала мама и притянула нас в свои объятия.

Мимо нас прошли две женщины с большими вёдрами воды.

Я не узнала в них никого из соседей по эшелону.

Нас пристроили к убогой хижине на далёком краю села. Её деревянные стены словно были выбриты многочисленными зимами со снегом и сильным ветром. Дверь оказалась кривой, рассохшейся и потрескавшейся. Сильный ветер мог поднять это жильё в воздух и разнести в щепки. Белокурый энкавэдэшник открыл дверь, крикнул что-то по-русски и затолкал нас внутрь. Приземистая алтайка, закутанная, словно капуста, побежала к двери и принялась кричать на охранника.

Мама повела нас в угол. Женщина развернулась и теперь закричала на нас. Рука, тонкая, словно соломинка, высунулась из-под платка, в который баба была завёрнута. Морщины превратили её широкое обветренное лицо в географическую карту.

— Что она говорит? — спросил Йонас.

— Что у неё нет места для грязных преступников, — ответила мама.

— Мы не преступники! — сказала я.

Женщина и дальше ругалась, размахивая руками, и плевала в пол.

— Она сумасшедшая? — задавался вопросом Йонас.

— Говорит, у неё на себя еды едва хватает и делиться с такими преступниками, как мы, она не собирается. — Мама отвернулась от хозяйки. — Ну а мы просто сложим свои вещи в этом уголке. Йонас, ставь свой чемодан.

Женщина схватила меня за волосы и дёрнула в попытке вытолкать за дверь.

Мама закричала на хозяйку по-русски. Отцепила её руку от моих волос, дала ей пощёчину и оттолкнула. Йонас пнул её по ноге. Алтайка посмотрела на нас узкими чёрными глазами. Мама ответила на этот взгляд. Тут хозяйка начала хохотать. Спросила о чём-то.

— Мы литовцы, — сказала мама сначала по-литовски, потом по-русски. Женщина принялась о чём-то трещать.

— Что она говорит? — спросила я.

— Говорит, что боевые люди — хорошие работники и что нам нужно платить ей за жилье.

Мама снова заговорила с алтайкой.

— Платить ей? За что? За то, чтобы жить в этой дыре, неизвестно где? — возмутилась я.

— Мы на Алтае, — сказала мама. — Здесь выращивают картошку и свеклу.

— Так здесь можно будет есть картошку? — оживился Йонас.

— Продукты выдают. Она говорит, что охранники присматривают за хозяйством и работниками, — объяснила мама.

Я вспомнила: папа рассказывал, как Сталин конфискует у селян землю, орудие труда, скот. Что он говорит им, какой они должны давать урожай и сколько им за это заплатят. Я думала, что это полный бред. Ну как Сталин может забирать то, что ему не принадлежит, то, что селяне всей семьёй зарабатывали всю жизнь? «Это коммунизм, Лина», — говорил папа.

Женщина кричала что-то маме, показывала пальцем и качала головой. А после и вовсе вышла из дома.

Мы оказались в колхозе — коллективном хозяйстве, и теперь я должна была выращивать свеклу.

А я терпеть не могла свеклу.

Карты и змеи

29

Избушка имела размеры примерно три на четыре метра. В уголке примостилась маленькая печь, вокруг которой стояли горшки и грязные банки. Возле печки под стеной лежал соломенный матрас. И никакой подушки, только старое стёганое одеяло. Два крошечных окошечка были сделаны из кусков стекла, слепленных чем-то между собой.

— Здесь ничего нет, — сказала я. — Ни раковины, ни стола, ни шкафа. Это она здесь спит? А мы где будем спать? А туалет где?

— И есть мы где будем? — спросил Йонас.

— Точно не знаю, — сказала мама, глядя на горшки. — Здесь всё грязное. Но ведь можно немного прибраться, не так ли?

— Ну, хорошо, что мы из того поезда вышли, — заметил Йонас.

Молодой белокурый энкавэдэшник зашёл в дом.

— Елена Вилкас, — позвал он.

Мама взглянула на него.

— Елена Вилкас, — громче повторил он.

— Да, это я, — сказала мама.

Они стали разговаривать по-русски, а после и вовсе спорить.

— Что такое, мама? — спросил Йонас.

Мама обняла нас с братом.

— Не волнуйтесь, милые. Мы остаёмся вместе.

Охранник крикнул «Давай!» и принялся махать рукой, чтобы мы выходили.

— Куда мы идём? — спросила я.

— Командир хочет меня видеть. Я сказала, что нам нужно идти всем вместе, — объяснила мама.

Командир. У меня в животе всё перевернулось.

— Я здесь останусь. Со мной ничего не случится, — сказала я.

— Нет, нам нужно держаться вместе, — принялся спорить Йонас.

Мы пошли за белокурым охранником между потрёпанных лачуг, пока не оказались возле деревянного здания, что было в гораздо лучшем состоянии, чем все остальные. Возле его дверей стояло несколько энкавэдэшников и курили сигареты.

Они искоса посмотрели на маму. Она окинула здание и охранников взглядом.

— Будьте здесь, — велела мама. — Я сейчас вернусь.

— Нет, — сказал Йонас. — Мы с тобой.

Мама посмотрела на охранников с их похотливыми глазами, а после перевела взгляд на меня.

Из двери вышел энкавэдэшник.