Читаем Посреди времен, или Карта моей памяти полностью

– Нет, этот не «новый философ». – глубокомысленно замечает кто-то из Международного отдела. – У «новых философов» таких статей нет. У них все больше про «онтологию власти», про разные там репрессалии.

– Вы это верно знаете?

– Верно, Семен Петрович.

– Я и сам знаю. «Новые философы» – авторы солидные, породистые, а этот Аллен – черт знает что! Ни вида, ни концепции. Подлость одна только. И этакого автора поддерживать!? Где же, Кантор, у вас ум? Да попадись этакая статейка в «Коммунист» или в «Политсамообразование», то знаете, что было бы? Там не посмотрели бы ни на какие постановления, а моментально – не дыши!

– А может быть, это французский марксист. – думает вслух ответственный секретарь. – В нашей картотеке данных на него нет. Намедни в «Философских науках» похожую статью видел.

– Вестимо, марксист! – говорит голос из Отдела пропаганды.

– Гм!.. Возьми-ка, брат Туркин, стенограмму обратно. Что-то ветром подуло. Знобит. Ты отнесешь статью в Отдел культуры и спросишь там. Скажешь, что статья пришла, мол, самотеком. И скажи, что мы ее еще раз посмотрим, повнимательнее. Она, может быть, ценная, а ежели каждый инструктор ЦК вроде Гришки будет нам в нос тыкать, то долго ли испортить? Статья – нежное создание… А ты, Кантор, опусти руку, нечего ее выставлять, сам виноват!..

– А вот как раз идет Пысин из сектора печати, его спросим. Эй, Марат Абдурахманович, поди-ка, милый, сюда! Погляди-ка на статью. Марксистская?

– Выдумали! Этаких у них отродясь не бывало!

– И спрашивать тут долго нечего! Я должен прямо сказать: она антимарксистская! Нечего тут долго разговаривать. Ежели сказал, что антимарксистская, стало быть и антимарксистская. Зарубить статью, вот и все.

– Это не марксистская. – продолжает Пысин. – Это одного прогрессивного деятеля, члена общества «Франция – СССР», что намеднись в Москву приехал. Марксисты не охочи до этих проблем, а этот деятель охоч.

– Да разве они приехали? Мосье Аллен? – спрашивает Очумелов, и все лицо его заливается улыбкой умиления. – Ишь ты, Господи! А я и не знал. Погостить приехали?

– В гости, по приглашению Союза обществ дружбы с зарубежными странами.

– Ишь ты, Господи. Соскучились по реальному социализму… А я ведь и не знал! Так это ихняя статейка? Очень рад. Возьми ее, Туркин. Статеечка ничего себе. Живая такая. Гришку смутила. Ха-ха-ха. Ну, чего дрожишь, Кантор? Сердишься, шельма. Цуцык этакий.

Туркин забирает статью и кладет в портфель. Толпа хохочет над Кантором.

– Я еще доберусь до тебя! – грозит ему Очумелов и, запахиваясь в дубленку, продолжает свой путь по Старой площади.

Шок Запада

23. Проклятие советолога

Написав пару недель назад в Фейсбуке о советской мистике (о главном редакторе ВФ и смерти Брежнева), я невольно подумал и о мистике антисоветской. Вот об этом сейчас расскажу. Длинновато, но иначе не объяснить ситуации. Этот текст я бы назвал «Проклятие советолога». Антагонисты большевиков тоже несли в себе мистическое начало, веру в силу слова. Я впервые надолго попал в Западную Европу в 1992 г., получив стипендию фонда Генриха Бёлля. Самое смешное, что присланных мне денег хватило только на авиабилет в одну сторону. Удивительно, что его продали. Но продали. И пограничный немецкий контроль пропустил, хотя теперь требуется показать обратный билет. Но тогда еще продолжалась постсоветская неразбериха. Друзьям, смеясь, говорил, что исполнил давнюю мечту советского интеллигента: получил билет на Запад в одну сторону. Я всегда был далек от партийных кругов, коммунистическая идеология вызывала брезгливость и неприязнь. А тут и советская власть кончилась. Ушла демагогия коммунистического образа жизни, вернее, не ушла, но перестала определять жизнь. Я пришел в некую гармонию с самим собой. По логике от противного западные философы – противники коммунистической идеологии казались носителями не то чтобы света, но кем-то вроде «рыцаря с Запада» Арагорна или Гэндальфа. Роман Толкиена перевел мой друг тех лет Андрей Кистяковский, подарил мне третий экземпляр машинописи, который переплел другой мой друг Лев Турчинский. Книгой-рукописью зачитывался не только я, но и мой сын, и его друзья. Сын даже выпилил из обломка рельса железный меч, чтобы походить на Арагорна. Когда книга вышла, я написал на нее рецензию. В результате журнал, опубликовавший рецензию, попал в поле зрения органов, получив письмо от якобы специалиста, писавшего о «хулиганском переводе» и обещавшего автора и рецензента пригласить «погостить» на Игарку. Редакция просила меня ответить на это письмо. Я ответил. Но это, впрочем, другая история.

И вот в октябре или ноябре 1992 г. я получил приглашение в Швейцарию, во Фрибург, на конференцию. Приглашение было несколько неожиданным.

Я уже собрался в Москву, упаковал вещи. Но три дня на эту конференцию у меня еще было.

Перейти на страницу:

Все книги серии Письмена времени

Избранное. Завершение риторической эпохи
Избранное. Завершение риторической эпохи

Александр Викторович Михайлов — известный филолог, культуролог, теоретик и историк литературы. Многообразие работ ученого образует реконструируемое по мере чтения внутреннее единство — космос смысла, объемлющий всю историю европейской культуры. При очевидной широте научных интересов автора развитие его научной мысли осуществлялось в самом тесном соотнесении с проблемами исторической поэтики и философской герменевтики. В их контексте он разрабатывал свою концепцию исторической поэтики.В том включена книга «Поэтика барокко», главные темы которой: история понятия и термина «барокко», барокко как язык культуры, эмблематическое мышление эпохи, барокко в различных искусствах. Кроме того, в том включена книга «Очерки швейцарской литературы XVIII века». Главные темы работы: первая собственно филологическая практика Европы и открытие Гомера, соотношение научного и поэтического в эпоху Просвещения, диалектические отношения барокко и классицизма в швейцарской литературе.

Александр Викторович Михайлов , Александр Михайлов

Культурология / Образование и наука
Посреди времен, или Карта моей памяти
Посреди времен, или Карта моей памяти

В новой книге Владимира Кантора, писателя и философа, доктора философских наук, ординарного профессора Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» (НИУ-ВШЭ), члена Союза российских писателей, члена редколлегии журнала «Вопросы философии» читатель найдет мемуарные зарисовки из жизни российских интеллектуалов советского и постсоветского периодов. Комические сцены сопровождаются ироническими, но вполне серьезными размышлениями автора о политических и житейских ситуациях. Заметить идиотизм и комизм человеческой жизни, на взгляд автора, может лишь человек, находящийся внутри ситуации и одновременно вне ее, т. е. позиции находимости-вненаходимости. Книга ориентирована на достаточно широкий круг людей, не разучившихся читать.Значительная часть публикуемых здесь текстов была напечатана в интернетжурнале «Гефтер».

Владимир Карлович Кантор

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное