Однако экохоррор не ограничивается сюжетом в стиле «природа наносит ответный удар». Стивен Раст и Картер Соулс во введении к разделу со статьями об экохорроре в журнале «Междисциплинарные исследования по литературе и окружающей среде» (ISLE) дают расширенное определение жанра, указывая, что данное более широкое определение «включает анализ текстов, где ужасающие сюжеты и мотивы используются для продвижения экологического сознания, изображения экологических кризисов и последовательного стирания различий между человеческим и нечеловеческим (2014: 509–510). Экохоррор, продолжают они, «предполагает, что разрушение окружающей среды постоянно сопровождает отношения человечества с нечеловеческим миром» (510). Такое определение экохоррора расширяет границы жанра как с точки зрения текстов, которые в него могут быть включены, так и в отношении теорий постчеловека.
Это расширенное определение означает, что экохоррор предстает не просто как особый поджанр ужасов, но и как один из эффектов, который может появиться внутри других подобных повествований. Одним из примеров экологического ущерба может служить использование чучел животных в фильмах ужасов. Чучела животных постоянно фигурируют в фильмах этого жанра, несмотря на то что обычно они остаются на втором плане и редко (если вообще когда-либо) получают свою порцию внимания, как это происходит в таких фильмах, как «Капля» (1958), «Ночь живых мертвецов» (1968), «Лягушки» (1972), «Изгоняющий дьявола» (1973), «Рассвет мертвецов» (1978), «Уиллард» (2003), «Челюсти в 3D» (2011) и «Хижина в лесу» (2012). Как пишет Рейчел Поликен, «при виде любого чучела возникает вопрос: что это такое? Может быть, мы больше не интересуемся тем, к какому
виду относилось это существо, однако онтологический вопрос „что это такое?“ всегда возникает при виде чучела» (Poliquin, 2012: 38). Этот вопрос относится не только к самим чучелам; их наличие вызывает эти вопросы в более широком смысле и подчеркивает уже присутствующее в хорроре чувство тревоги по поводу не-человеческого, смерти и границ между такими категориями, как человеческое/не-человеческое, жизнь/смерть и одушевленное/неодушевленное. Более того, чучела в хорроре заставляют вспомнить иерархию одушевленности, предложенную Мелом И. Ченом, где некоторые формы жизни или существования ценятся выше других (с разумной жизнью на ее вершине и неодушевленными предметами в самом низу). Чен описывает противоположность одушевленности как «неодушевленность, мертвенность, низость, как не-человеческих животных (именуемых неразумными), как отвратительное, как предмет» (2012: 30). Чучела животных служат примером этого конца шкалы, и то же самое делает множество монстров из фильмов ужасов (зомби, вампиры, чудовищные животные), тогда как люди в этих фильмах существуют на противоположном конце иерархии. Применение разработанной Ченом иерархии одушевленности помогает выявить как систему ценностей, которой аудитория наделяет подобные нарративы, так и ее разрушение в этих фильмах. Это разрушение можно явственно отследить в фильме «Ночь живых мертвецов». Персонажей-людей (а также их превосходство в силу одушевленности), окруженных и захваченных созданиями и предметами, находящимися в этой иерархии на более низких ступенях (например, зомби), уничтожают, и оказывается, что их место на самой ее вершине крайне нестабильно. Таким образом, чучела в экохорроре выполняют более широкие функции – они размывают границы между человеческим и нечеловеческим.