Постчеловек: глоссарий

Это, однако, нисколько не умаляет того вывода, что, рассматривая в целом все множество изменений, через которые предстоит в наши времена пройти Земле, человеческое господство (или, если выразиться более точно, доминирование «человека модерна») геологически проявляется в масштабах, сопоставимых с крупнейшими событиями древности. Некоторые из этих изменений сейчас выглядят непрерывными, даже на геологической временной шкале (Zalasiewicz et al., 2010: 2228). В последующей статье авторы пошли еще дальше, заявив, что «антропоцен рассматривается здесь в качестве геологического явления, сравнимого с крупнейшими событиями далекого прошлого Земли. Однако движущая сила многосоставных глобальных изменений совершенно четко берет свое начало в поведении человека, в особенности в социальной, экономической и политической сферах (Zalasiewicz et al., 2011: 838). Подчеркивая различные «сферы» нашей жизни, Заласиевич и его соавторы подчеркивают, что представление о том, будто человеческая деятельность главенствует на нашей планете, не означает, что человек каким-то образом «управляет» нашей эпохой. Напротив, наш Дивный Новый Мир воплощает себя многими невидимыми нам способами: в виде последствий давно прекращенной деятельности, второстепенных происшествий и ряда других «отклонений», которые стали жить своей собственной жизнью, внедряясь глубже в поверхность земли и слои атмосферы, туда, куда человечеству не добраться. Та новая реальность, которую оно создает – или вот-вот создаст, – сопровождается, таким образом, новыми типами волнений (и даже систем вооружения), во многом нам неизвестных.

Крутцен и прочие заявляют, что антропоцен начался около 200 лет тому назад, или, если говорить точнее, с усовершенствований, внедренных в паровой двигатель Джеймсом Ваттом, и с возникшего вместе с ними нового понятия техники. В отличие от этих механизированных процессов, которые довольно беспорядочно помогали нам в наших повседневных делах домодерного мира, техника модерна была заявлена как программа. Она познакомила нас с новым поколением машин, предназначенных оптимизировать наши повседневные процессы с экономической точки зрения (увеличение доходов – вот что важно), и, поскольку для их работы требовались нелокальные источники энергии (уголь, нефть, электричество), эта техника оказалась по большей части безразлична к окружающей их среде (тем самым неизбежно загрязняя ее). Проблемные отношения модерной техники со своим окружением сформировали экологическую критику, а вместе с ней – и первую линию экософии в 1970-х, самыми заметными представителями которой были философ Арне Несс и его «Глубинное экологическое движение» (также известное как Ecosophy T). Данное движение, рассматривая жизнь с глубоко гуманистической точки зрения, оказало довольно большое влияние, в том числе политическое, на различные «зеленые» партии, которые были достаточно успешны, особенно в послевоенной Европе, и по сей день играют значительную роль в экологических дебатах. Продолжая идею Несса о «самореализации» (см., к примеру, Naess, 1993), повествующую о людях, заново реализующих себя в отношении по крайней мере части природы (таким образом продвигая полномасштабную «гуманизацию окружающей среды», как назвала это Брайдотти (Braidotti, 2006а: 116)), это «зеленое движение», пусть и слишком часто занимающее «левую» сторону политического спектра, большую часть времени придерживается довольно консервативной, если не сказать – реакционной, повестки. Нарратив Несса созвучен пугающему будущему Крутцена и других обеспокоенных ученых наших дней: с изобретением современных технологий человечество отделило себя от природы, и грядущая революция станет возвращением к позабытому нами Естественному Состоянию.

Альтернативная и куда более постчеловеческая экософия разрабатывается начиная с 1970-х такими учеными, как Грегори Бейтсон. В своей книге 1972 года «Шаги в направлении экологии разума» Бейтсон знакомит нас с экологией, не столь сильно нацеленной на «защиту» природы и недоверие к технологиям (а также к культуре, и человечеству в целом). Повторяя мысль Альфреда Норта Уайтхеда о том, что любая технология с необходимостью есть абстрагирование от природы, Бейтсон предложил нам экософию, которая начинает с комплексных трансверсальных отношений, составляющих нашу повседневную жизнь, производя серии ассамбляжей, внутри и посредством которых мы действуем. (В этом смысле не существует подлинной разницы между современными технологиями и колесом.) Концептуализируя разум, Бейтсон, таким образом, демонстрирует, каким образом мышление неизбежно выступает в качестве реляционной силы, следствия материального ассамбляжа.