Постчеловек: глоссарий

Но откуда такая безотлагательность, которая очевидным образом навязывается нам, когда Делёз подчеркивает необходимость захвата? Откуда эта активистская нужда через искусство открывать другой, совершенно иной мир? Наверняка она возникает потому, что с этим связана некая необходимость. По этому поводу вновь следует сделать два замечания. Во-первых, вопреки современной политической идеологии, захват – не критика чего-то (или оппозиция чему-то), что захватывают (речь не о признании противоположности), а скорее его полное утверждение (или поглощение). Вместо захвата «чего-нибудь» (внешнего объекта) нам предлагают «быть захваченными чем-то» (открытием мира). Это превращает пассивную, подчиняющую силу в активную силу творчества. При этом захват не ограничивается присутствием, но в равной степени заинтересован в тех материях, которых (еще) нет. Тогда захват не будет ответом на репрессии, не будет сопротивлением. Полностью впитывая каждое реляционное движение у Пруста (ревность, память и т. д.), Булез с большой любовью ощущает освобождение всех виртуальных различий от действующих лиц, создавая свою временну́ю композицию. У Пруста, заядлого читателя, смещения происходят так интенсивно, что они становятся «игрой позитивности различия в виде самостоятельной темы» (Braidotti, 2006a: 5). Таким образом, слова и все не-слова Пруста резонируют с чем-то совершенно иным – с новым миром. Музыка с педантичной точностью создавала, высвобождая, блок длительности или тип времени, который всегда уже был (в тексте). Для Булеза захват Пруста означал открытие нового поля восприятия (выразившего себя в музыке) и открытие, как сказал Беккет, «двуполой удвоенной земли на той стороне», сделавшей явным неслыханное и непредвиденное у Пруста в музыке.

Таким образом, Делёз использует термин «захват» не как социально-политический термин, а прежде всего на правах центрального смысла того, что мы можем назвать творческим актом. Это свидетельствует о том, что само искусство (а не художник/активист) как событие может порождать новые формы. Творческий акт никогда не начинается как политическое действие или как социальная вовлеченность, однако он обращается к такой силе утверждения, что всегда уже открывает новую политику, новую экологию и новую социологию. Но нельзя также утверждать, что «захват» начинается как рациональное действие. Скорее, его мощь направлена на создание или материализацию новой среды, в которой формируются объективности и субъективности. Таким образом, захват – не деятельность, которая должна начинаться с человека. Наоборот, само творчество и его способность вовлекать других (и то, как эти другие, в том числе и люди, позволяют себе быть вовлеченными) мобилизуют настоящую революцию. Иными словами, «захватывает» не активист, не композитор и не писатель. Захватывает искусство, которое никогда не перестанет освобождать подавленное (недоступное слуху и зрению) и, таким образом, имеет достаточно могущества, чтобы воплотить новый мир. Искусство осуществляет захват, поскольку оно мыслит через вовлеченность. Именно архетипическая «персона» вовлекает потоки материи (от краски до руки художника) и сеть связанных с ней идей (от страха до ревности, от субъективности до объективности).

См. также: Искусство; Общее; Сенсорные практики; Постгуманистическая критическая теория; Постгуманизм.

Рик Долфейн

(Перевод Глеба Коломийца)

P

Postmedieval (журнал)