Постчеловек: глоссарий

Таким образом, захватывая Пруста, произведение искусства вовсе не открывает красоту своего «оригинала». Храня его в сердце, по своей воле и по воле случая, гениальные писатели, композиторы и другие художники не заинтересованы в том, чтобы что-то копировать. Когда искусство открывает мир, речь никогда не идет об открытии «красоты природы» в кантианском смысле. Делёз формулирует кантианское изречение: «Уважения заслуживает тот, кто покидает музей, дабы обратиться к прекрасному в природе» (Deleuze, 1984 [1963]: 56; Делёз, 2001: 205), но с этим наш анализ не может согласиться. Напротив, мир (цельный, чрезвычайно разнообразный и безграничный мир) открывается в абстракции, в композиции, в самом захвате. Таким образом, великий художник интересуется тем, как музыка включает в себя то, что невозможно услышать, как живопись показывает нам незримое и как текст открывает нам ненаписанное. Великий художник всегда уже вне субъекта и объекта, вне всякого гуманизма, вне всякой перспективы. Щебечущие птички у Оливье Мессиана или Эрика Долфи, как и у Пауля Клее, не имеют ничего общего с «красотой природы», с субъективностью и даже друг с другом. Скорее они открывают мир, к которому мы были радикально слепы и глухи, как недавно об этом писал Мишель Серр (Serres, 2010), открывают совершенно иную природу, «в которой» мы ранее никогда не «бывали».

Во-вторых, Делёз использует термин «захват» монистически, то есть, по необходимости объединяя ментальное и физическое. Открытие мира не будет ни выдумкой или идеей, ни искажением реальности. Возникающий мир открывается и как новый материальный ассамбляж, и как принадлежащая ему идея. Эту по необходимости удвоенную силу искусства Делёз объясняет в терминах театра, заключая: «Театр – это реальное движение; он извлекает реальное движение из всех искусств, которыми пользуется. Итак, нам говорят: таким движением, его сущностью и внутренней сутью является повторение, а не противопоставление, не опосредование» (Deleuze, 1990 [1969]: 10; Делёз, 1998: 23).

Значение искусства для любого рода активизма, для благополучия нашей планеты и для любви не следует недооценивать. Поэтому мы должны развить вышеприведенный аргумент: открытие нового мира пишут, рисуют, ваяют, сочиняют и создают исключительно и только посредством искусства. Именно это имеет в виду Делёз, когда утверждает, что «только на уровне искусства сущности открываются полностью» (Deleuze, 2000 [1976]: 38; Делёз, 1999: 64). Инклюзивные или, скорее, интенсивные эксперименты Делёза с искусством не заинтересованы в выявлении локуса (истока) творчества внутри произведения искусства (или художника, или сознания зрителя), а скорее исходят из смысла, восприятия и интраактивного творчества. Борясь с хаосом, со мнениями, с жесткими классификациями, в которых задыхается наша среда обитания, именно бунт (или хаосмос, выражаясь словами Джойса) открывает сущности. Или, как выразился Делёз: «Какова же эта сущность, что открывается в произведении искусства? Это – различие, предельное и абсолютное различие. Различие, что составляет бытие и заставляет нас его постигать. Вот почему искусство, поскольку оно манифестирует сущности, единственно способно дать нам то, что мы напрасно ищем в жизни» (Ibid.: 41; Там же: 67). Пруст продолжает аргумент, утверждая, что это абсолютное, окончательное различие есть «качественное разнообразие, которое существует в том виде, в каком мир является нам; разнообразие, которое, не будь искусства, осталось бы вечным секретом каждого» (Ibid.; Там же).