Постклассическая теория права. Монография.

Таким образом, можно констатировать, что в XX в. концепция истины претерпела существенную модификацию. Вот что по этому поводу пишет А.Л. Никифоров: «Мне кажется, мы можем констатировать важное различие между естественнонаучными утверждениями и утверждениями общественных наук: для того, чтобы научное сообщество признало первые истинными, достаточно обычного научного обоснования и ничего более; для вторых этого недостаточно, но в то же время их часто признают истинными, даже если такое обоснование отсутствует или страдает существенными изъянами. Как объяснить это различие?

Можно предположить, что понятие истины в общественных науках включает в себя некий оценочный момент, которого лишено понятие истины в естествознании. Соглашаясь с тем, что некоторое естественнонаучное положение истинно, мы тем самым признаем существование в действительности определенного положения дел, но никак его не оцениваем. Однако когда мы признаем истинным некоторое утверждение относительно общества или человека, то часто мы неявно присоединяем к этому оценку: данное утверждение справедливо, желательно, несет в себе добро и благо. И не желая признавать истинность некоторой идеи или теории, мы думаем не столько о несоответствии их реальному положению дел, сколько о несоответствии их нашим представлениям о добре и справедливости. Короче говоря, в общественных науках понятие истины сложнее и богаче, нежели в естествознании: в его содержание включается не только идея соответствия объекту, но еще и идея соответствия субъекту — его высшим ценностным представлениям. Для выражения такого понятия можно было бы использовать слово «правда»»[866]. В то же время можно говорить о прагматической концепции истины, коммуникативной, дискурсивной, интенциональной и др. Р. Алекси по этому поводу пишет: «Дискурсивная теория не имела бы никакой проблемы с заменой « «истинного» на «правильный». Это объясняется с помощью трех эквивалентностей. Первая касается семантической концепции практической истины или правильности. Она может быть выражена, следуя идеям Тарского, такой эквивалентностью: (1) Предложение «Джонс должен говорить правду» является истинным, если и только если Джонс должен говорить правду. Далее с помощью второй эквивалентности вводится понятие практического или нормативного факта: (2) Если и только если Джонс должен говорить правду, это практический или нормативный факт, что Джонс должен говорить правду. Третья эквивалентность соединяет понятия истины и факта с понятием обоснованности (justifiability): (3) Джонс должен говорить правду, если и только если обосновано (justifiable), что Джонс должен говорить правду. Эта модель практической истины охватывает реалистические элементы, но она отличается от строгой или институциональной модели в ключевом вопросе. В институциональной модели обоснованность нормативного предложения зависит от существования нормативного факта, восприятие которого — дело интуиции. В дискурсивной модели существование нормативного факта зависит от обоснованности соответствующего предложения. Если кто-то хочет включить реализм в дискурсивную теорию, то он может стать, таким образом, только разновидностью слабого реализма»[867].

Даже если присоединиться к расширительному пониманию истины как правды, то ее применимость к правовым нормам вызывает серьезные проблемы. Такую попытку, например, предпринял В.М. Баранов[868]. Логика сторонников этой точки зрения сводится к тому, что нормы права (которые чаще всего отождествляют со статьями нормативно-правовых актов) отражают объективно сложившееся положение дел, или предвосхищают возникающие тенденции в объективной действительности. В том случае, если норма права действительно отражает такое положение дел, ее можно считать истинной. Однако при этом упускается из виду четыре (как минимум) важных момента: во-первых, нормативное суждение всегда является оценочным. Нормы - частный случай оценок, утверждает известный логик А.А. Ивин[869]. Они, по большому счету, не описывают действительность, а являются прескриптивными - управомочивают, обязывают или запрещают какое-либо поведение[870].

При этом оценка осуществляется не с точки зрения истина/ ложь, а с позиции правильно/неправильно, допустимо/недопустимо, то есть с точки зрения модальных оппозиций, относящихся не к ассерторической логике, а к деонтической (или к прагматике). При этом «нормативность как таковая не может быть выражена какими-либо формально логическими и лингвистическими средствами»[871].

Во-вторых, любое описание, особенно относящееся к практической деятельности широких масс людей (предположив, что нормативное суждение можно - что не очевидно - описать средствами ассерторической логики, переведя их в дескриптивные суждения, а, следовательно, подвести под категорию истины) является вероятностным, огрубляющим, искажающим реальность (и само превращается в реальность «второго» порядка).