Посткоммунистические государства всеобщего благосостояния. Политика реформ в России и Восточной Европе

В условиях переходного периода профсоюзам необходимо принимать стратегические решения о том, какую позицию им следует занять по отношению к осуществляющим либерализацию правительствам – противостоять реформаторам или поддерживать их в обмен на уступки своим членам или организациям. На эти стратегические решения влияет целый ряд факторов, в том числе их прошлые политические союзники, уровень конкуренции между ними, а также сочетание их восходящей (от правительства) и нисходящей (от рядовых членов) зависимостей. Восходящая зависимость измеряется степенью, в которой положение, власть и привилегии профсоюзов зависят от усмотрения правительственных лидеров; нисходящая зависимость измеряется тем, насколько их рядовые члены могут влиять на распределение доходов и других ресурсов[115]. Те профсоюзы, которые в значительной степени зависят от усмотрения правительства, имеют сильные стимулы для того, чтобы молча соглашаться на реализацию либеральной политики. Способность профсоюзов поставлять голоса, а также пассивность или воинственность их членов, в свою очередь, влияют на готовность правительств идти на уступки. Лидеры слабых профсоюзов иногда поддерживают программы реформ по либерализации, несмотря на ущерб интересам своих членов, поскольку такая поддержка позволяет им по крайней мере договариваться о компенсациях или сохранять свои корпоративные интересы[116].

На протяжении большей части 1990-х годов ФНПР представляла собой довольно экстремальный случай восходящей зависимости и молчаливого согласия. Раньше она была встроена в структуру коммунистического партийного государства, а распад Советского Союза угрожал ее существованию. Новая администрация Ельцина имела возможность распоряжаться ее правами, собственностью, функциями распределения социального обеспечения и доступом к переговорным структурам. В начале периода реформ ФНПР все же бросила серьезный вызов программе реструктуризации, присоединившись к антиреформистскому законодательному органу, который восстал против президента в октябре 1993 года, и безуспешно призывала к всеобщей забастовке. После поражения законодательного органа ФНПР была причислена к «красно-коричневой» (коммунистическо-фашистской) оппозиции, слабость ее мобилизующего потенциала проявилась достаточно ярко, и ее руководство в буквальном смысле слова опасалось репрессий. Ее собственность и права на представительство в Пенсионном фонде и других руководящих органах социального страхования оказались под угрозой, а дискреционные полномочия исполнительной власти в отношении как собственности, так и права представительства стали источником постоянного контроля и манипулирования. Стремясь прежде всего сохранить свои корпоративные интересы, то есть свою организацию и унаследованную собственность, которая приносила большую часть ее дохода, ФНПР смирилась с политикой правительства, не поддерживая ее.

На протяжении оставшейся части 1990-х годов активность ФНПР была сдержанной и в основном оборонительной, что давало правительству мало стимулов идти на уступки или серьезно торговаться. Связанные с ней профсоюзы организовывали забастовки, но большинство из них представляло собой кратковременные протесты против задолженностей по заработной плате. Невзирая на трудности переходного периода, общий уровень забастовок и протестной активности в России в 1990-е годы в сравнительном выражении был низким, в них участвовала лишь небольшая часть трудящихся. Он был ниже уровня забастовок в странах ОЭСР в тот же период[117]. Многие из тех забастовок, которые все же состоялись, согласовывались с руководством предприятий или местными органами власти и представляли собой так называемые директорские забастовки, которые являлись незначительной угрозой[118]. Членство в ФНПР сократилось, несмотря на отсутствие конкуренции в большинстве секторов, и многочисленные опросы показывали низкий уровень доверия к этой организации[119]. Правительство Ельцина, которое в начале 1990-х годов было глубоко обеспокоено перспективой социального взрыва, к 1994 году перестало беспокоиться о том, что его экономическая и социальная политика приведет к существенным общественным волнениям¹¹.