Постлюбовь. Будущее человеческих интимностей

Зарабатывая деньги, эти женщины ещё и производят знание и смещают нормы. Когда в 90-е расцвела челночная торговля, постсоветские мигрантки по старой памяти подвергались порицанию как «спекулянтки». Но кроме них шеймили ещё и их мужей, которые выпали из позиции добытчика и защитника семейства. Здесь интересны стратегии маскулинности, которые выбирали такие мужчины; мне повезло родиться в сравнительно равноправной семье, и у отца никогда не возникало проблем с тем, чтобы долгие периоды заниматься домом, пока мать работает; а вот, например, в исследовании Ольги Бредниковой описывается следующая ситуация: «находясь в гостях у одной из информанток, мы стали свидетелями того, как, постирав белье в автоматической машине, она попросила мужа развесить его. Тот не смог выполнить ее просьбу, так как не знал, как открыть „барабан“. В результате наша знакомая вынуждена была сама развешивать белье…» Это очень узнаваемый паттерн, когда мужчина, выпав из доминирующей позиции, как бы сохраняя своё «бедное достоинство», падает ещё дальше, бравируя позицией беспомощного, по сути, просто отказываясь от справедливого разделения труда. Так вот, мигрантки не просто становились основными источниками денег для своих семей, но ещё выполняли роль миграционных консультанток, делясь со знакомыми знанием о документах, визах, альтернативных маршрутах. Они также боролись с системами государственных ограничений на мобильность с той или иной стороны; в частности, путём многократных фиктивных браков и разводов с целью смены фамилий и новых документов для миграции. Блок вообще уделяет особое внимание разделению режимов интимности мигранток в зависимости от их целей. Они совершенно по-разному выстраивали отношения с друзьями, бойфрендами, спонсорами, потенциальными мужьями или фиктивными партнёрами. Для многих «настоящая любовь» была непозволительной, поскольку мешала достижению материальной устойчивости, а там, где нужно, они практиковали «сексуальность без комплексов», с одной стороны, как признак своей освобождённости и раскрепощённости, а с другой — как символический капитал, смазывающий их мобильность. Блок также описывает роль мигранток как «других матерей», которые не заботятся о своих детях, физически присутствуя, но, тем не менее, играют критическую роль в предсказуемости и комфорте их жизни. Авторка показывает, насколько разные транснациональные модели интимности и родства формируются между уезжающими матерями/жёнами и их малой/расширенной семьёй, остающейся на родине.

Образ женщин в миграции является стереотипным сразу с многих сторон, особенно если они занимаются секс-работой: позиции гетеронормативности и оседлоцентричности изображают их как оторванных от дома, не наладивших устойчивую семейную жизнь, в лучших случаях мыкающихся между временными работами, в худших — ищущих кому продать своё тело замуж или за ночь. Во многом эти стереотипы оправданы: женщинам в движении действительно бывает очень тяжело. Но книга Блок — это такой манифест женской субъектности в дороге, свидетельство того, что многие женщины — пусть даже они не отдают себе отчёта в своём положении с позиций фем-оптики, — вообще не чувствуют себя жертвами. Они говорят не столько о проблемах, с которыми сталкиваются, сколько о радости быть автономной, об опыте эмансипации, возможности зарабатывать деньги, самой заводить отношения и управлять ими в условиях краха социального государства и кризиса маскулинности. Конечно, это история формирования неолиберального субъекта по обе стороны границы. Всё-таки генеральная тема книги — это цена глобального капитализма для женщин и их семейств, те изменения в практиках и значениях труда и интимностей, причинами которых стал доступ к мобильности в постсоветских странах. Одна из информанток Блок, женщина Ева из молдовской Гагаузии, в ходе одного из разговоров описывает свой регион как колонию для Молдовы, которая продаёт местные производства в частные руки, а работников оставляет пахать как скот за нищенские зарплаты; она говорит: «Мы как рабы! Кому нужен капитализм? Мы были счастливы в Советское время».