Во-первых, пишет Уикс, семья как форма принадлежности, сосредоточенная на биогенетическом родстве, натурализует социальные иерархии и одомашнивает конфликты, которые из-за них происходят. Здесь работает та же схема с биодетерминизмом, как и с любовью и сексом: люди уверены, что семья это «естественно», а значит, естественно и всё в ней — неравный труд (в том числе репродуктивный), экономические зависимости, насилие, подчинение детей, парная структура, незащищённость мигрантов и номадов. Семья, представляемая «натуральной единицей», как бы даёт «природное алиби» социальным отношениям власти, которые на неё влияют, и затемняет силы, которые формируют неравенства. Кроме биологического родства, современная семья зависит от процесса индивидуации. Выше я рассказывал, как Ульрих Бек описывает процесс разъедания семьи неолиберальным индивидуализмом; в итоге получается общество, состоящее из маленьких семейных юнитов, не особо связанных между собой. Индивидуализированные семьи производят такого же индивидуализированного субъекта с потребностью формировать тесные связи один-на-один, они увязывают индивидуальное сознание с частной собственностью и приватной сферой: места, где человек может получить поддержку и эмоционально зарядиться, сужаются до работы и семьи; эта маленькая группа из 2–3 человек считается способной удовлетворить все социальные, физические и эмоциональные запросы индивида, высасывая соки из публичной сферы, оставляя другие институции заброшенными. Привилегия семьи отрезает людей от альтернативных форм социальности; жена сидит с подругами, но звонит муж и требует идти домой, она подчиняется, и даже не потому, что он абьюзер, а потому, что родственники настаивали, что нужно проводить больше времени с семьёй, а у неё нет причин, чтобы не верить родственникам, ведь они единственные близкие люди, даже если она смутно чувствует подвох.
Кульминацией натурализации и индивидуации семьи является её приватизация. Она реализуется через вынос за пределы понятия оплачиваемой работы всего того домашнего, репродуктивного и комьюнити-труда и заботы, которые делаются «вне офиса»; этот «невидимый труд» уже давно и хорошо изучен в фем-теории. То, что (в основном, но не обязательно) женщина делает дома — убирается, готовит еду, ездит за продуктами, 9 месяцев вынашивает ребёнка и 18 лет его растит, поддерживает членов семьи эмоционально, решает уроки, вникает в проблемы близких, посещает родительские собрания, заботится о детях, пожилых, инвалидах, о соседях, о себе, — все эти вещи, несмотря на то, что они требуют чудовищного количества усилий, — не просто не считаются за работу, которая должна быть оплачена, но подразумевается, что на эти вещи у персоны откуда-то возьмутся время и силы помимо пятидневной занятости на оплачиваемой должности. Фокус в том, что без всего этого неоплачиваемого труда государство и рынок просто не могут существовать, потому что, как объясняет теория социального воспроизводства[214]
, это необходимая ежедневная