Постлюбовь. Будущее человеческих интимностей

Я предполагаю, что кто-то, читая это, удивляется по двум сценариям: 1) но я люблю свою семью, почему нужно от неё отказываться? 2) я не чувствую запроса на полигамное партнёрство или одиночество, я чувствую, что мне нужна моногамная семья. Во-первых, конечно, никто не предлагает отказываться от любимых людей и их заботы; наоборот, этого должно быть больше. Во-вторых, к сожалению, нужно большое усилие, чтобы почувствовать, что наше психосоциальное устройство формируется миром вокруг; семья сопровождает и окружает ребёнка особым типом интимности с самого рождения; это не может не влиять на структуры и горизонты желаний нового человека. Когда вам кажется, что вы хотите нуклеарную семью, правильно задаться вопросом — был ли у вас шанс узнать, чего ещё вам может хотеться, насколько разнообразно пространство альтернатив вокруг? Возможно, вам нужна семья, но что вам с большей вероятностью нужно — безусловный базовый доход, трёхдневная рабочая неделя и отсутствие необходимости выходить замуж или жениться, чтобы закрыть потребность в заботе и поддержке. Донна Харауэй писала, что ей «до смерти надоели связи через родство и „семью“, и я жажду моделей солидарности и человеческого единства и различия, коренящихся в дружбе, работе, частично общих целях, неразрешимой коллективной боли, неизбежной смертности и стойкой надежде».

Родная кровинушка

Почему для устройства семьи и для людей вообще до сих пор так важно биогенетическое родство? Карин Ленке на примере Швеции анализирует[217], как работает политика биологии в отношении семьи и родства; набор её принципов отлично переносится и на другие западные страны, и на Россию. Идея, что настоящая семья — это пара людей, рожающая своего биологического ребёнка, — это консервативное наследие биодетерминизма и гетеронормативности; мы говорили об этом уже несколько раз — когда «природное» считается лучше, естественнее и важнее, чем «культурное» или «технологическое», а «настоящее природное» может воспроизводиться только через естественный гетеросексуальный контакт. Идея семьи, как мы выяснили выше, тесно связана с патриотизмом и нацией, а любая нация с трудом удерживается от умеренного или яростного эссенциализма, подтверждая свою легитимность глубокими корнями, идеологией семейности и распространяемым с неё на весь народ чувством «биологического родства». Когда какую-то группу людей внутри государства хотят расчеловечить или дискриминировать, именно это родство или «биологическая принадлежность» к земле/народу ставится под сомнение. Сегодня есть множество форм союзов, которые не отвечают идеалу биологической семьи между двумя разнополыми особями в первом и единственном браке, родившими одного и более детей при помощи естественного сексуального акта. Во-первых, огромное количество сводных семей — когда люди разводятся или кто-то из партнёров умирает, либо мать рожает от неизвестного и затем находит партнёра, — в этих случаях биологический ребёнок переходит в новую семью без биологической связи со вторым родителем. В культуре, в том числе популярной и сериальной, довольно подробно разработаны эти стереотипные сюжеты; подразумевается, что мужчина, «берущий бабу с прицепом», всегда совершает какой-то моральный подвиг, что полюбить «чужого ребёнка» — это сложно, что «неполная семья» или «мать-одиночка» это подпорченный формат семейства, при этом отец-одиночка заведомо герой, потому что он «спасает детей от гулящей матери». Во-вторых, семьи с приёмными детьми; в репортаже «Дождя» про мигрантов, бросающих своих детей, показывали семью россиян, которые удочерили киргизскую девочку; комментарии под видео были очень показательными: их экзальтированно хвалили; подразумевается, что взять ребёнка из детского дома, да ещё «национального ребёнка» — это тоже подвиг, требующий больших усилий; корреспондентка спрашивает мужа, трудно ли принять «непохожего на тебя ребёнка», и он честно отвечает, что трудно. К приёмным детям одновременно относятся и с большей жалостью, и с большим подозрением; они, конечно, ни в чём не виноваты, но, может быть, с ними что-то не так, раз их родители отказались от самого ценного, что может быть, — биологического родства; к сиротам — то же самое, но здесь включается ещё и номадофобия, если сирота — «социально незакрепляемый».